Меридианы карты и души
Шрифт:
— Уйдем отсюда, — в сердцах требует Кестекян.
— А что он говорит? — интересуюсь я.
— Говорит: «Давай пойдем выпьем где-нибудь».
Я смеюсь и, бросив своему новоиспеченному другу «оревуар», следую все же за господином Кестекяном. Кто знает, может, именно здесь были зарыты ключи счастья… Но мой строгий соплеменник не разрешил даже шевельнуть лопатой.
Внимание наше привлекла толпа у двери, освещенной яркой рекламой. Подходим. Гастроли американского джаз-оркестра. У входа необычайное оживление. И мы решаем войти, надеясь, что авось тут-то и окажется гвоздь вечера. Оживление в зале неописуемое. Да и сам зал выглядел необычно. Скрепленные на скорую руку, как купол, белые полотнища делали
На следующее утро в маленьком автобусе вместе с другими туристами поехали осматривать достопримечательности города. Самым интересным для меня были памятники, воздвигнутые в тех местах, где в 1756–1763 годах шли жестокие бои между французами, которые уже заселили Квебек, и англичанами, пытавшимися завладеть им. Битва закончилась победой англичан.
Слово «памятник» подразумевает гранит, мрамор, базальт— в общем, сооружение из камня. Здесь же все создано из дерева. На полянках в парке беспорядочно свалены темные, обгоревшие стволы, будто прошел тут лесной пожар. Те стволы, которые, как объяснили мне, символизируют английскую армию, высятся вертикально, отчужденно, холодно-неприступно, чуть в отдалении от других. Стволы же, призванные увековечить память поверженных французских воинов, лежат вповалку, один на другом, перекрещиваясь, как в огромном костре, горевшем, но недогоревшем, где черные, печальные деревья словно еще дымятся.
3 апреля, Егвард
В Монреале ко мне в гостиницу пришли познакомиться Акоп Карлозян со своей женой. Едва поздоровавшись, он вытащил из кармана фотографию.
— Помните?
Всмотрелась и вижу — группа детишек и среди них я. — Это в Бейруте. В школе Месропян. Ровно десять лет назад. А вот девочка рядом с вами, кто она, как вы думаете? — И, не дождавшись ответа, делает широкий жест в сторону жены: — Пожалуйста, перезнакомьтесь. Мадлен.
Жму руку его жене и думаю: «Боже мой, неужто эта дородная женщина та самая девочка?» А мне казалось, что только вчера я вернулась из Бейрута.
— Добрые вести привез вам из Армении. Я только что оттуда. «Арарат» после выигрыша кубка стал еще и чемпионом Советского Союза. Я счастливее вас — присутствовал в Москве на игре за кубок, и вся группа со мной была. Говорили: «Акоп, если бы мы ничего больше не увидели, одна эта игра стоит свеч. Не жалко денежек».
Акоп работает в местном обществе по страхованию и заодно возит туристские группы в Армению.
— Конечно, это мне выгодно. Без выгоды вообще ничего с места не сдвинется. Но этой работой я приношу и пользу. Чем больше армян посетит родину, тем лучше будет. Ряд дефектов вам надо обязательно исправить. Обязательно…
— Ах, этот лифт, этот лифт в «Ани»! — вступает в разговор Мадлен. — Наверное, он сейчас уже в порядке, но когда мы были, никогда не работал.
— Пришли в Дом художников, на выставку чешского стекла, — продолжает Акоп, — из объяснений,
написанных под экспонатами, ничего не поняли… Зашел к директору, говорю: «Почему нет рядом по-армянски?» Отвечает: «Из Праги так получили». — «Ну, из Праги так прибыло, а здесь перевели бы по-армянски, трудно, что ли?»Акоп предлагает мне поехать с ним в так называемый армянский квартал.
Уже не раз, проезжая по Монреалю, я видела вывеску над маленьким магазинчиком в полуподвале: на зеленой жести рядом с «Armenian» неумелой рукой было выведено по-армянски: «Хай». И вот сейчас наша машина остановилась у этой вывески. Разглядываем ее долго и входим в магазин. Полно всяких фруктов, овощей, круп, пряностей. Но нет того порядка, какой обычно здесь бывает. Хозяин — хилый, флегматичный человек. У входной двери, под вывеской, он сфотографировался с нами, а потом так же безучастно попрощался, ни о чем не спросив.
На противоположной стороне тротуара другая вывеска, с надписью «Тамарина». Зашли.
— Здесь на продуктах даже надписи по-армянски, — попытался обрадовать меня Акоп, — поглядите…
Взглянула — в мясном отделе на висящем почти под потолком большом куске картона крупными буквами по-армянски выведено: «Покупайте вкусную ветчину «Тамарины»…
Акоп представил мне сидящего за конторкой безулыбчивого господина Албера, лет пять-шесть тому назад он переехал сюда из Каира.
— Мы, возможно, виделись там, — сказала я, чтобы что-нибудь выдавить из себя.
— Я в армянские клубы не ходил, — холодно отрезал он, — больше бывал в иностранных кругах.
— Каким же образом вы так обармянились? — показала я на картонку со вкусной ветчиной «Тамарины».
— Да приехали сюда и обармянились, — в сердцах ответил хозяин и повернулся к Акопу: — Проводите лучше мадам туда, где ей наверняка будут рады…
Рядом с «Тамариной» еще одна вывеска. Под английскими снова знакомые буквы: «Армянская мастерская». Это была химчистка.
Мимо нас по улице проходят две молодые девушки.
— Они армянки, — сказал Акоп и остановил их.
Девушки были его знакомые, они обрадовались и стали щебетать С ним по-английски. Акоп познакомил нас, предложил вместе сняться. Они охотно откликнулись на это, а затем, бросив небрежное «гуд бай», удалились…
Итак, «армянский квартал» в Монреале. Широкие, многолюдные улицы, невысокие, благоустроенные, но какие-то немые, неприветливые дома, девушки-армянки, рыжеволосые, чужеватые, с чужеватым английским, с чужеватой улыбкой. Магазины с их хмурыми хозяевами и армянскими вывесками. Да, армянскими, но всего лишь для рекламы, для привлечения армян-покупателей…
Бедные наши месроповские буковки! Начавшие шестнадцать веков назад свой путь с призыва «познать мудрость и опыт», столько перенесшие, гонимые, на этих сытых, ублаготворенных берегах зажатые «Freshfruit’-ами», «Delicatassen’aми», ставшие «вкусной ветчиной «Тамарины», наши выхолощенные, ощипанные буковки…
Я еще несколько раз встречалась с Карлозянами. Акоп принес множество фотографий, сделанных им в тот день в «армянском квартале», познакомил меня со своим братом, который жил в Торонто, но в этот день приехал в Монреаль.
— Жили бы хоть в одном городе, — шутя упрекнула я.
— Тикин Сильва, мы не хозяева себе. Как дела велят. Должны за делами следовать, — ответил Акоп. — Но скоро, если бог поможет, соединимся.
— В Монреале или Торонто?
— В Америке, — бодро уточнил Акоп, — мать живет в Нью-Джерси, добивается и для нас разрешения.
Как не похож этот ухватистый, разворотливый Акоп на тех Акопов, которые встречались мне в Бейруте, Алеппо, Каире и о которых я писала в моих «Караванах». В нем нашли какое-то свое отражение самые разные социальные сдвиги и нюансы, возникшие за это время и внутри самого спюрка, и в отношении к Армении.