Место третьего

— Ну-ка, постой.

Он даже вздрагивает, поднимает голову, затравленно глядя на меня, и неловко прислоняется плечом к стене.

— Да, Сэймей?

Внимательно прищуриваюсь.

— Подойди сюда.

Происходит явно что-то не то, потому что он не двигается. А вместо выполненной команды я получаю вопрос:

— Зачем?

Ну всё. Тут явно что-то нечисто. И даже очень.

Сложив руки на груди, усмехаюсь, даже не думая раздражаться на него за неповиновение.

— Потому что я так сказал. Подойди ко мне.

Сжав губы, Агацума отлипает от стены и делает два осторожных шага навстречу. Я бы мог списать его скованные движения на рану или слабость, но сюда-то он шагал вполне бодро, ещё и меня, как ребёнка, за руку тащил.

— Ближе.

Помедлив, Соби делает ещё один маленький шаг.

— Покажи рану.

Он удивлённо смотрит на меня пару секунд, но потом послушно оголяет плечо, демонстрируя полотно пластырей чуть повыше ключицы. Очень интересно. То по стеночке ходит, что-то явно утаивая, то с готовностью обнажается. Спрашивать в лоб, конечно же, глупо. Всё равно ничего не выйдёт.

— Сними рубашку, — говорю я, не придумав ничего лучше.

И вот тут меня ждёт сюрприз…

Глаза Соби широко распахиваются, зрачок сжирает половину радужки, он странно дёргается, как будто я тянусь к нему с ножом. Хотя я даже не пошевелился.

— Сними рубашку, — повторяю я уже тише. — Это приказ.

Его руки неуверенно тянутся к верхней пуговице, дыхание становится шумным. Даже себе не хочется сознаваться, но сейчас его поведение меня не на шутку пугает.

— Зачем, Сэймей? — слышу я сиплый бестолковый вопрос.

— Затем, что я так хочу. И вообще, ты не имеешь права меня о таком спрашивать. Ты — моя вещь, и я могу делать с тобой всё что угодно. Захочу — заставлю раздеться догола и идти в таком виде до своего корпуса. У тебя не должно быть возражений.

Если он и хочет что-то сказать, то сдерживается. Очень медленно и плавно, как будто стриптиз показывает, расстёгивает одну пуговицу за другой. А когда последняя выскакивает из петли, роняет руки по бокам и замирает.

— Я, кажется, велел снять рубашку, а не расстегнуть. Ты оглох?

Соби вскидывает на меня панический взгляд и сразу устремляет его в пол. Но я явственно прочёл в его глазах настоящий страх. Собственно, мне ничего и видеть не нужно — я его чувствую. Но только это вовсе не страх перед Силой Жертвы или наказанием. Что-то совсем иное…

— Ты долго будешь валять дурака? Или мне задействовать Связь?

Честно сказать, в данный момент совершенно не хочется тратить Силу на активацию. Даже подбивать словесный приказ посылом по нити не тянет.

— Агацума! — выкрикиваю я, теряя терпение.

Он вздрагивает и прикрывает глаза.

— Прости, Сэймей. Я подчиняюсь.

Рубашка соскальзывает с плеч и грязным полотном падает к его ногам. Ну и что? Что заставило Соби сопротивляться мне битых две минуты?

На автомате шагаю к нему, но он вдруг отшатывается, не позволяя сократить расстояние между нами. И смотрит на меня уже в панике. Так…

Я закрываю глаза и считаю от пяти до одного. Сейчас я что-то узнаю. И это что-то мне совершенно не понравится.

Помню, похоже я готовился к прощанию с бабушкой по папиной линии. Мне было пять лет, а Рицка тогда ещё не родился — мама как раз лежала в роддоме, и мы считали дни до его появления на свет. Совершенно некстати слегла бабушка, и мы точно так же считали её дни. Оставалось всего ничего. Хоть она была у нас не частым гостем и я помнил её не слишком отчётливо, отец настоял, что нужно проститься.

Мы приехали в её дом, где дежурили врачи и пара дальних родственников, которых я впервые видел. Перед тем как отвести меня в её спальню, отец сказал, что сначала хочет сам с ней поговорить, а меня усадил на стул у двери и постарался объяснить, что зрелище, которое я сейчас увижу, не из приятных. Что бабушка подключена к аппарату, у неё трубки и иголки торчат отовсюду. И что пахнет лекарствами. И мне не нужно пугаться, следует просто к этому подготовиться. И вот я сидел несколько минут у двери, пытаясь в красках представить себе всё, о чём только что говорил отец. Получилось удачно, потому что, войдя в комнату, я не вздрагивал, не морщился и не пытался скорее оттуда уйти. Наоборот, о чём-то поговорил с бабушкой, сказал, что очень жду появления брата на свет, даже улыбался. И она улыбалась мне в ответ. А уже к ночи её не стало.

И вот сейчас я, как и тогда, пытаюсь настроиться на то, что узнаю о чём-то отвратительном, мерзком, неприятном. Проблема в том, что в тот раз я знал, что увижу. А теперь и думать боюсь.

— Повернись, — хрипло говорю я и тут же добавляю: — Это приказ.

Первые секунды Соби не двигается, и я уже думаю, что мне придётся повторять. Но потом опускает голову и медленно поворачивается ко мне неестественно выпрямленной спиной.

То, что открывается взору, похоже на полотно художника-ташиста. У Агацумы светлая кожа, но на спине её практически не видно. Всё пространство от плеч и до пояса джинсов покрыто плотными частыми рубцами примерно одинаковой длины и толщины. Разница лишь в том, что одни совсем бледные и выцветшие, а другие — тёмно-багровые, выпуклые и чёткие.

Это омерзительно… Настолько отвратительно, что в горле встаёт опасный ком. Несколько раз я сглатываю, чтобы прогнать тошноту.

Спрашивать, что это, смысла нет. Спрашивать, откуда это, тоже. Спрашивать, кто это сделал…

Мозаика складывается. Резко, отчётливо; с неприятными щелчками встают на места последние детали. И сразу столько ответов на мои риторические вопросы появляется, как будто решебник по математике открыл. Теперь ясно, что это были за тренировки и «индивидуальная программа». Теперь понятно, в чём секрет Агацумы по умению переносить боль. Теперь очевидно, и причём тут сама боль. И Ритсу, на которого Соби постоянно смотрел тогда, во время показательной дуэли… Ритсу.

Ритсу!

Кулаки сжимаются сами собой до ломоты в пальцах. Словами трудно описать всю гамму охвативших меня эмоций. Ненависть и отвращение плавают где-то на поверхности.

Мы стоим в полной тишине почти минуту. Наконец у меня получается выдавить из себя единственное слово:

— Чем? — получается хрипло, тихо и сквозь зубы.

— Плеть, — звонким ударом звучит ещё одно слово.

Видимо, посчитав, что я насмотрелся вдоволь, Соби поворачивается ко мне лицом, опускается на колени, чтобы поднять и надеть рубашку, но, едва взяв её в руки, так и остаётся сидеть на полу.

Мы опять молчим.

— Долго? — спрашиваю я наконец.

— С тринадцати.

Похоже, односложные вопросы и ответы — это всё, на что мы сейчас оба способны.

— До?

— Перед тем, как ты забрал…

Припоминаю свой визит к Минами для первого разговора. Тогда Соби пулей вылетел из его кабинета, ещё и возмущался при этом, спрашивал что-то вроде: «Почему сейчас?». А Ритсу ему что-то ответил про последнюю тренировку. Теперь понятно, что там происходило. Ещё вспоминается запах пота, показавшийся мне тогда странным. Это просто был холодный пот — от боли.