Место третьего

Я понимаю, чего он подсознательно ждёт и на что надеется. Что я вылечу его тело, что я выну его душу, соберу в красивую мозаику и бережно верну на место, что я вытащу булавки из его сердца. Я бы смог это сделать, но знаю, что бесполезно. Булавки вытащу, раны заживут, но рубцы всё равно останутся. А я не хочу мириться с рубцами его прошлого. Не хочу смотреть на них и каждый раз вспоминать, как оказался бессилен. Уж лучше не трогать вовсе, по крайней мере, не будет обидно за впустую потраченные силы и за дурацкую надежду, которая обязательно появляется, когда решаешься за что-то взяться. Это как подыхающая бабочка, утыканная иголками. Помочь ей уже нечем, остаётся только ждать, пока она совсем перестанет трепыхаться. Если ничего не делать, то и разочаровываться после неудачи не придётся. Это вовсе не тот случай, когда не сделаешь — не узнаешь. Всё уже известно наверняка.

А что до Соби… Я понимаю, что ему нужно. Но давать не буду — пусть сам берёт. Так и быть, позволю ему зашивать свои раны моими нитками. Но не стану давать надежду на то, что смогу подарить для жизни чистый лист. К тому же он не должен видеть мою неудачу, если я попытаюсь сковырять с листа въевшиеся старые краски. Так что и пытаться не возьмусь. Просто разрешу ему рисовать дальше, поверх того, что уже есть.

Я допустил серьёзную ошибку, так поспешно согласившись взять Соби. Знай я наперёд всё то, что знаю теперь, ни за что бы не разделил с ним Имя. Дождался бы своего, природного, нового, чистого, не осквернённого чужой одержимостью. Но теперь деваться некуда, отступать нельзя. Если порву Связь и откажусь от Соби — фактически подпишу пакт о капитуляции. А это не по мне. Ублюдок должен видеть, что мне плевать, более того — должен знать, что и Соби теперь на него плевать, и это всецело моя заслуга. Пусть на самом деле Агацума думает что хочет, важно — создать видимость. А как именно — это проще простого. Во-первых, никакого больше Минами. Вообще. Во-вторых, так его прогну, чтобы лишних мыслей и сомнений не осталось, кто его истинный хозяин. В этом, кстати, наши цели совпадут, ведь он сам этого хочет. Другой вопрос в том, что мои методы его, пожалуй, не устроят. Но это ничего — он всего лишь Боец, привыкнет, перетерпит. Ненужные мысли появляются от хорошей жизни, а в процессе той, которую я ему устрою, обо всяких глупостях думать ему будет некогда. И чем раньше я начну, тем лучше.

— Агацума.

Соби медлит немного, потом всё же поворачивает голову ко мне.

— Есть два приказа.

— Я слушаю, Сэймей, — откликается он ничего не выражающим голосом.

— Во-первых, с этого момента мы перестаём играть в «клещи». Я больше не намерен вытягивать из тебя слово за словом. Я спрашиваю — ты отвечаешь. Отвечаешь честно, без недомолвок и лжи. Без пауз и заминок. Всегда. Это приказ.

Собравшись, делаю внушительный посыл по Связи. Такой, что Соби пробирает дрожь от кончиков пальцев до макушки. Он распахивает глаза, даже выгибается слегка и расслабленно обмякает.

— Да, Сэймей.

— Надеюсь, ты хорошо меня понял. И второе… Ты больше не будешь общаться с Минами Ритсу.

Вот теперь Агацума смотрит на меня почти с ужасом. Наверняка не представляет, как это осуществить, учитывая, что он по-прежнему ученик Минами. Ну ничего, я этот момент уже продумал.

— Ты можешь говорить с ним только на учебные темы. Больше ни на какие другие. Ты не будешь приходить к нему, не будешь здороваться. Не будешь отвечать на его звонки. И… вот ещё что.

Шарю глазами по столу, нахожу его телефон, беру и кидаю Соби на колени.

— Удали его номер, сотри все звонки и сообщения, если есть. И заблокируй номер.

Агацума медленно, словно оттягивая момент, открывает крышку раскладушки, нажимает несколько кнопок, хмурясь, потом поднимает голову.

— В моём телефоне нет этой функции.

— Ладно, значит, просто не отвечай. И каждый раз, как будет звонить, стирай. Не общайся с ним. Это приказ.

На этот раз Связь не трогаю — Соби меня понял. И что-то мне подсказывает, не так уж неприятно ему будет выполнять этот приказ. Быть Жертвой — значит, принимать за двоих и решения, и ответственность за них. Быть Бойцом — значит, иметь возможность всю ответственность на свою Жертву переложить. Я дам Соби шанс воспользоваться этой бойцовской привилегией.

Закончив ковыряться в телефоне, Агацума захлопывает крышку и кладёт его на пол.

— Это всё?

— Как ты со мной разговариваешь?

Соби опускает ресницы, сжимает зубы — желваки двигаются.

— Прости, хозяин. Я понял твой приказ. Будет выполнено.

— Так-то лучше, — киваю я и иду к двери. — Не приходи ко мне. Понадобишься — позову.

Он не отвечает. Уже у выхода я оборачиваюсь, но Соби по-прежнему сидит у стены, и из коридора мне его не видно. Зато виден стол. А на столе стоит та самая уродская картина, которая взбесила меня в прошлый раз: две половины, синяя и красная, зависшая бабочка по центру и рука, с которой она взлетает, чтобы раствориться и сгореть в пламени. Ну ведь уродство же?

Я задерживаю взгляд на картине, почти собираюсь отвернуться, но тут меня будто пронзает булавкой под рёбрами. Смотрю на холст уже во все глаза, часто моргая и не веря тому, что внезапно пришло на ум.

Соби… Я только сейчас понял. Я думал, бабочка взлетает с ладони, чтобы погибнуть в другой половине картины. Но всё неверно. Я ошибся, Соби. Это не его ладонь…

И бабочка не взлетает. Она садится…

Иллюстрация к главе:

http://www.snapetales.com/index.php?ch_id=90627

====== Глава 25 ======

Безумная ночка плавно перетекает в напряжённое утро. На часах холла старого корпуса половина шестого. Ненавижу это время суток. Вроде бы сегодня — уже не вчера, но ещё и не стало завтра. На час-другой ты как будто застываешь в мизерном отрезке времени, дожидаясь нового, пока ещё ничем не испорченного дня. Хотя с уверенностью могу сказать, что грядущий денёк будет в разы паршивее предыдущего, если учесть, что я затеял.

Выйдя от Агацумы, первым делом иду к себе отмываться и переодеваться. На руках кровавые разводы, и костяшки всё ещё неприятно саднит. А хорошо я его отделал, кстати. Честно говоря, не ожидал от себя такого. Впредь нужно быть сдержаннее, а то веду себя как малолетний вспыльчивый идиот. Да и на Соби такие методы не действуют. Зато хоть душу отвёл — уже легче стало.

По пути к себе отлавливаю довольно странную атмосферу, окутавшую весь учебный комплекс. Вроде бы привычная ночная тишина, но кое-где в кабинетах учителей и комнатах учеников горит свет. Как будто вся школа затаилась в ожидании чего-то. Новости у нас расползаются со скоростью звука — не сегодня ночью, так уже на рассвете все до единого будут знать о происшествии на полигоне. А кто в нём участвовал? Правильно. Как обычно, Аояги Сэймей — больше некому.

В комнате позволяю себе только пятиминутный душ и чашку крепкого кофе. Напоследок с жалостью смотрю на заманчиво расстеленную постель и снова отправляюсь на улицу. А здесь уже начинает сереть, едва-едва заметно, но приближение рассвета чувствуется. Через полчаса наверняка выключится уличное освещение.

Отлавливая лёгкое дежавю, вхожу в административный корпус и иду прямиком в лазарет. Не могу ждать утра, чтобы узнавать скорбные новости от кого-то другого. Лучше сам всё разведаю, если найду хоть одного сонного медика, который уделит мне несколько минут. Распахиваю двери белоснежного коридора и приближаюсь к регистрационной стойке, за которой клюёт носом дежурная. Уже открываю рот, чтобы растормошить её и спросить, в какой палате Хироши, но тут из противоположных дверей появляется Саки с картонным стаканчиком в руках.

— Сэймей?

Дежурная даже не просыпается — лишь вздрагивает и ниже сползает на стуле. Подхожу к Саки и останавливаюсь напротив, бегло оглядывая её с головы до ног.

В женской красоте не понимаю ровным счётом ничего, но Саки действительно очень симпатичная: одета всегда с иголочки, волосы уложены ровно — ни одной волосинки не выбивается. Сейчас же смотреть на неё неприятно. На голове кривой растрёпанный хвост, глаза запали, губы обветрены и искусаны, а судя по тому, как болтается на ней безразмерная мятая рубашка, явно не свою второпях схватила.