Место третьего

Постучавшись, вхожу и бегло оцениваю обстановку в кабинете. Накахира сжался на диване в компактный комок, подтянув колени к груди. Ушки опущены, голову при моём появлении не поднимает. Чияко-сенсей, сидя за столом, рассеянно перебирает какие-то контрольные, то и дело потирая лоб, и тоже, кажется, не особенно радуется моему приходу.

— Доброе утро, сенсей, — я даже не пытаюсь улыбнуться — её напряжение как будто летит по воздуху и добирается до меня за считанные секунды.

— Здравствуй, Сэй-кун. Хочешь чаю? У меня остался торт, но Накахира-кун ни в какую не хочет его есть, — она начинает смеяться, но внезапно обрывает смех и заканчивает совершенно убитым голосом: — Я и забыла, что он не любит сладкое…

Моя старушка почти на взводе. Пока ничего не понимая, оглядываюсь на Накахиру, но он продолжает сидеть без движения, глядя себе в колени.

— Сенсей… У вас всё нормально?

— Да. Да, разумеется, — Чияко с трудом улыбается, нервно поправляет прядь волос.

Смотреть на неё страшно. Да что происходит-то?!

— Сенсей, — начинаю осторожно, — мне нужно с вами поговорить.

— Я и сама хотела тебе кое-что сказать.

— Вот как? — пододвинув к себе стул, усаживаюсь напротив, краем глаза наблюдая за окаменевшим Накахирой. — Хорошо, я слушаю.

— Нет, нет, давай сначала ты. Мои новости тебя не развеселят.

— Да признаться, и мои вас тоже. Так что давайте вы первая.

Секунд десять мы молча смотрим друг на друга: Чияко покусывает нижнюю губу, а я хмурюсь.

— Ох, ладно, — она внезапно машет рукой и неестественно улыбается. — Сэй-кун, я должна тебе сказать… Минами-сенсей узнал о том, как Накахире-куну удалось сбежать из изолятора. Это ведь я ему помогла.

— Знаю, — киваю я, напрягаясь всё больше и больше.

— И… в общем… Накахире-куну грозило исключение. Ты же понимаешь, что это значит? Но директор… Я смогла с ним договориться, мы только что беседовали… Он обещал не трогать Накахиру-куна. Но…

У меня тяжелеет на сердце. Вновь это мерзкое ощущение, как будто должно случиться что-то ужасное.

— Что, сенсей? Что вы ему пообещали?

— Сэй-кун, — она смотрит на меня почему-то виноватыми глазами. — Я ухожу.

— Что?

— Да, да, да, — Чияко трёт ладонью глаза, вздыхая. — То, что я сделала — жесточайшее нарушение правил школы. За такое… Ты же всё понимаешь. Директор дал мне время закончить все свои дела и принять экзамены. Ну а затем… мне придётся уйти. Прости, что вынуждена тебя бросить. Я так хотела посмотреть на ваш выпуск…

Она улыбается дрожащими губами и отворачивается, якобы для того, чтобы поправить растрепавшиеся бумаги на столе. А я пока перевариваю известие.

Проблема в том, что лишь я один знаю, как обстоят дела на самом деле. Накахиру так и так должны были исключить — любое неповиновение местной власти, особенно со стороны Бойца, считается проступком куда более тяжким, чем та же кража у сверстников. Наказанием же для учителя в случае пособничества мог бы стать пожизненный запрет на патронаж учеников — и наказанием вполне достаточным. Ритсу, однако, щедро прощает Накахиру в обмен на увольнение Чияко. Вот только пусть никто не смеет мне рассказывать, что дело действительно в старушке или в этом тупоголовом Бойце. Дело во мне.

Мало того, что Минами загнал в угол меня, так теперь ещё и принялся давить людей, которые меня окружают и к которым, в случае чего, я бы мог обратиться за защитой. Над Агацумой он и так раскинул свои лапы, Нагиса меня теперь на дух не переносит, следующий в очереди на обработку, я уверен, Томо, а затем — Нана, ведь она одна из Семи, с кем я в хороших отношениях. А потом он спустится на уровень ниже и примется давить других учеников: запросто может выдумать какое-нибудь новое правило, по которому пострадавшему Хироши придётся проходить реабилитацию в городе, пока я доучиваюсь, потом примется за Мимуро и найдёт повод, чтобы вышибить его, устроит так, что к Зеро я больше не приближусь… Нет, стоп, главное — не параноить. Ритсу ведь не виноват в том, что Хироши в лазарете, да и Нагиса злится на меня сама по себе. Но тенденция намечается какая-то недобрая, как будто и впрямь петля затягивается. И уход Чияко — явное тому подтверждение. Тут всё настолько прозрачно, что и думать не о чем.

Нет, хватит уж. Вчера я всё верно решил. Пора нас с Соби, пока ещё не поздно, из этого дурдома вытаскивать.

— Мне очень жаль, сенсей, — я делаю скорбное лицо.

— Простите, сенсей, — вдруг подаёт голос Накахира, громко всхлипывая. Я оборачиваюсь и понимаю, что последние минуты он бесшумно плакал. — Это я виноват.

— Ну что ты, что ты, — улыбается Чияко. — Ты не виноват, просто так получилось.

Ну да, конечно, не виноват он!

— Сенсей, я с вами уйду, — Накахира размазывает слёзы по лицу, — я здесь не останусь.

Кажется, у меня передоз чужих слёз на сегодня. Сначала Саки, потом вдруг Чияко, Накахира… До полной коллекции мне не хватает увидеть, как рыдает Соби. Хотя он, наверное, и не умеет — физиологией не предусмотрено. А ещё лучше — Ритсу. Но это он у меня потом рыдать будет. Кровавыми слезами.

— И какой тогда смысл в уходе сенсея? — зло говорю я, не выдержав. — Лучше поблагодари её и доучивайся как следует.

— Верно, верно, — поддакивает старушка. — Не убивайся, Накахира-кун. Всё образуется, вот увидишь. Сэй-кун, а ты что хотел мне сказать?

— Я хотел… — усмехаюсь и качаю головой. После такого известия моя новость прозвучит просто феерично. — Собственно, я хотел сказать то же самое. Я тоже ухожу, сенсей.

Вторая десятисекундная пауза в полной тишине. Даже этот придурок хлюпать перестал. Оба они смотрят на меня во все глаза, как будто я внезапно стал зелёного цвета.

— Ты… Ты что такое говоришь? — спохватывается наконец Чияко. — Ты не можешь просто взять и уйти из школы! Ты не закончил обучение.

— Могу, вообще-то. Моему Бойцу остались только выпускные экзамены. А я смогу сдавать свои экстерном в течение следующего года. Для этого мне не обязательно постоянно находиться в школе и посещать занятия. Я уверен, что справлюсь.

— Но постой, постой, почему ты так решил? Это из-за того, что случилось ночью? Но пару Ruthless уже арестовали и передадут полиции в ближайшее время.

— Это не из-за них, это… семейные обстоятельства.

Стоит мне ляпнуть эту чушь, лицо Чияко тут же принимает сочувственное выражение. И она сама, не ведая этого, придумывает мне убедительную и благородную причину:

— Это из-за отца, да? Ты говорил, у них с матерью в последнее время совсем не ладится.

— Да, именно так. Наша семья, боюсь, разваливается. А я ничего не могу с этим поделать. Но мне нужно быть рядом с братом, чтобы заботиться о нём. Маме сейчас… не до этого.

Странный эффект производит на окружающих упоминание Рицки. Наверное, я слишком часто говорил о нём в самом начале, или с какими-то особыми интонациями. Но теперь, когда я произношу слово «брат», на лице собеседника всегда появляется участливое понимание. Все четыре года это слово было моим пропуском в город и достаточным объяснением для невыполненного задания. И вместо того, чтобы отругать меня или напомнить, что лимит поездок в этом месяце я уже исчерпал, мне наоборот говорили, какой я заботливый, ответственный и чуткий молодец.