Место третьего

— Микадо, я… Я думаю, что люблю тебя.

Ну вот и всё. Будь на месте Гомон человек, которого я бы мог назвать вменяемым, я бы давно захотел залезть под лавку и засыпаться листвой со стыда. Но напротив меня сидит растроганная бестолковая девчонка.

Микадо медленно опускает руки, хлопая влажными ресницами.

— Я… я…

Можешь не продолжать. Не знаешь, что сказать, — это я и сам вижу.

— Сэймей, это так…

— Быстро, понимаю.

— Неожиданно, но…

— Извини, я не хотел ставить тебя в неловкое положение. Но я должен был это сказать, потому что не мог больше молчать.

Я наклоняюсь к ней ближе, заставляю себя коснуться её запястья. Микадо вытирает слезу со щеки.

— Спасибо, — наконец шепчет она. — Я и подумать не могла, что когда-нибудь услышу такое от тебя. Я… ты тоже мне…

— Если ты не чувствуешь того же, то ничего страшного, просто скажи. Мы ведь можем быть просто друзьями.

Я убираю руку, но Гомон тут же хватает меня за пальцы и сжимает с такой силой, словно хочет раздавить. Стараюсь не морщиться.

— Нет, что ты! Я… я тоже тебя люблю. Очень люблю.

— Правда?

— Правда-правда!

Я внимательно смотрю на неё и понимаю, что… ни черта не правда. Да, ей приятно — вижу. Взволнована и польщена — тоже вижу. Горда? Ну, куда же без этого. Я ей нравлюсь, как бы там ни было, и вот это точно правда. Но любовь… Она говорит мне о ней только потому, что об этом сказал я. Если бы для меня существовала разница между настоящей любовью и её видимостью, я бы обиделся.

— Тогда тебя не должны испугать мои следующие слова. Я хочу быть с тобой, Микадо. Начиная с этого момента и всегда.

— Ты хочешь… встречаться? — на бледных щеках появляются бесформенные красные пятна, которые выглядят так, будто она чем-то больна.

Но зато они спасают меня от дурацкого вопроса, что конкретно имелось в виду. Микадо опускает Ушки.

— Пускай всё идёт своим чередом. Не стоит торопить события. Но я хочу быть с тобой — и это всё, о чём я мечтаю.

— Тогда давай будем, — Микадо морщит нос, наверное полагая, что это смотрится мило.

— Да, то время, которое не отнимает у нас работа, — я усмехаюсь.

— А ведь и верно… Мы так много работаем. Мы сможем видеться только по вечерам. И то не каждый день…

Она подпирает щёку кулаком и расстроенно смотрит в стол.

— Я бы предложил видеться и на работе, но Нана — настоящий зверь. Она даже в столовую меня не отпускает — приходится обедать, не вылезая из-за компьютера.

Пока Микадо размышляет о несправедливостях жизни, мне всё-таки удаётся вернуть себе руку. Я уже продумываю, как подвести разговор к совершенно конкретной и жизненно важной для меня теме, но вдруг Гомон вздрагивает, словно её только что разбудили, встряхивает головой и поднимает на меня глаза. И вот теперь я вижу в них то, чего не видел прежде. О, я очень хорошо узнаю этот взгляд. Это взгляд Жертвы перед поединком, из которого она вряд ли выйдет невредимой, но и противника без памятного подарка в виде синяков на шее не отпустит.

— Сэймей, я, кажется, знаю способ, как нам быть вместе всё время.

Она даже подмигивает, вот только и мимика, и тон никак не сочетаются с этим решительным пронзающим взглядом.

— Неужели?

— Ты хорошо работаешь, Нана постоянно тебя хвалит. И ведь это твоя идея, ты должен заниматься организацией показательной дуэли!

— Не понимаю, куда ты клонишь.

— Я знаю, что так нехорошо говорить, но сейчас освободилось место Хориэ-сана, а Совету очень нужен седьмой человек. Я подумала, было бы так здорово, если бы это был ты!

— Я?

А удивление даже разыгрывать не приходится. Я на самом деле не предполагал, что моя мысль долетит до неё раньше, чем я намекну не меньше пяти раз. Что, кстати, наводит на определённые подозрения…

— Да, ты! А почему нет? У них нет ни одного стоящего кандидата. Ты справишься с этой работой лучше всех!

— Всё не так просто, Микадо. Для того чтобы войти в Совет, нужно заручиться поддержкой большинства членов. И это не поиск работы, куда нужно слать резюме. Мою кандидатуру кто-то должен выдвинуть.

— Эй, я же состою в Совете! Я сделаю это. Со мной согласится Нана — я уверена.

— А если нет?

— Значит, Кунуги-сенсей. Я поговорю с ним уже завтра. Давай, Сэймей, это будет так здорово!

— Ты тоже можешь быть неожиданной, — усмехаюсь я немного нервно — и опять-таки без притворства.

— У тебя есть время до завтра, чтобы отказаться. А если нет, я правда поговорю с ним. И кстати, знаешь… Ты был прав.

— Когда?

— Когда сказал, что он меня поддержит, потому что ему это будет выгодно. Теперь я хочу поддержать тебя.

…Потому что считаешь, что это принесёт выгоду тебе. Блеск. Быстро учишься, Микадо. Надоело быть в списке аутсайдеров, я научил, как подняться выше, а теперь ты собираешься использовать мой же приём против меня. Хотя пока что не против. На данном этапе тебя устроит равноправие. Вдвоём пробиться проще, чем в одиночку. А уж потом можно и ножи точить. Микадо пока ещё ничего не точит, но такую возможность исключать нельзя.

— Тогда стань мне опорой, Микадо, — и я стану опорой для тебя, — говорю я.

— Да! Как же здорово!

Гомон вскакивает с лавки и начинает кружиться на месте, разбрасывая ногами обожжённые солнцем листья. Совсем ещё ребёнок, глупый и наивный. Но настоящая Жертва, в чём до сегодняшнего вечера у меня были сомнения. С одной стороны, мне это только на руку. Но с другой — придётся и с ней теперь держать ухо востро.

Наконец лифт подскакивает и замирает, угодливо раскрывая двери. Я жду увидеть нечто необычное, интригующее — ведь я добрался до самого ядра планеты под названием «Семь Лун», — но впереди ждёт ещё один нескончаемый коридор. На этот раз — с громадным потолком и салатовой, местами облупившейся краской на стенах.

Гомон выходит первой, нерешительно оглядывается на нас. Но, поймав взгляд Ритсу, кивает и уходит вперёд. Ритсу молча смотрит в окно, пока цокот её каблуков не смолкает, затем приоткрывает ставню, достаёт сигарету и раскуривает, показывая, что никуда не торопится, а значит, и мне не следует. Запах дыма его сигарет, который я, казалось, надёжно похоронил в глубинах памяти, вмиг прорывается на поверхность, щекоча ноздри.

Подхожу к соседнему окну. Кругом одни верхушки деревьев: редкие у стен здания, теснящиеся у забора и почти лес — за его пределами. Краска на подоконнике тоже украшена разбросом трещин.