Место третьего
Шрифт:
— А какая твоя любимая книга? Нет, не смотри так! Мы больше не играем, я просто так спрашиваю.
— У неё нет названия, — усмехаюсь, вспоминая свою находку в школьной библиотеке. — И автор неизвестен.
— Хотя бы о чём она?
— О силе.
— О, а Токино тоже любит такие книги. Чаще всего он читает фэнтази, о сильных и смелых рыцарях.
Скоро при упоминании Токино у меня начнёт дёргаться глаз, потому что слышу я это имя постоянно. Токино сегодня пошёл туда-то, сделал то-то, а ещё он такой-то и такой, и он тоже любит вон то и вот это… Это раздражает даже больше, чем глупые игры в вопросы и ответы.
После первого «свидания» я
— Как дела на работе? — хочу поскорее свернуть с книжной темы, пока меня не попросили пересказать сюжет моей любимой.
— Ну, вчера было собрание, — скучным голосом начинает Микадо.
Знаю я. Потому и спросил.
— И как прошло?
— Да как обычно. Кунуги-сенсей рассказывал, как вернул двоих учеников, которые сбежали из школы. Потом Нагиса-сенсей возмущалась, что…
— Микадо, я не об этом, — мягко прерываю её. — Вы обсуждали моё предложение?
— По сравнению с прошлым разом — практически нет. Они сказали, что им ещё нужно подумать. Но мы снова голосовали.
— И как?
— Всё так же: мы с Наной-сан — за, Хориэ-сан воздержался, а Минами-сенсей, Чома-сан и Кунуги-сенсей — против.
— А Нагиса?
— Она вообще отказалась голосовать. Сказала, что теперь ей нужно подумать.
— Ещё бы, — хмыкаю я. — Если решение примут, то отдуваться придётся её Зеро. Но, по крайней мере, она не была против, как в тот раз. Уже хорошо.
— Сэймей, — насупившись, Микадо подтягивает ноги к груди, — можно я всё-таки скажу, что это была твоя идея?
— Ни в коем случае.
— Но почему? Они меня совсем не слушают, они никогда меня не слушают!
— А если узнают, что ты пользуешься чужими идеями, и замечать тебя перестанут. К тому же я говорил тебе: ты — член Совета, любое твое предложение может быть вынесено на рассмотрение. А я — всего лишь помощник техника. Мне не положено выдвигать такие предложения.
Уже не говоря о том, что, если Минами узнает, откуда дует ветер, об авантюре можно забыть.
— Но тогда попросил бы лучше Нану-сан, а не меня! Её там хотя бы уважают.
Я вздыхаю. Потом протягиваю руку и невесомо касаюсь её плеча, скрытого рукавом.
— И это я тоже тебе объяснял. Это не вотчина Наны. Она не отвечает за международные связи. А если у нас всё получится и они согласятся, это станет твоим первым настоящим делом в Совете. И если ты сможешь всё организовать, тебя тут же начнут уважать и прислушиваться к тебе.
Микадо ведёт плечом, как будто хочет сбросить мою руку, но для убедительности её жесту не хватает недовольства.
— Пока что половина из них только смеётся надо мной.
Между прочим, и об этом я её предупреждал. Но тогда, загоревшись идеей, она лишь махнула рукой и сказала, что ей не привыкать. А затея, на которую я подбил Гомон, очень проста.
Чтобы получить возможность продемонстрировать Кингу Зеро, я решил обратиться к давней Луновской традиции, похороненной ещё лет тридцать назад. До того времени было принято хотя бы раз в год приглашать на показательные дуэли представителей иностранных школ, традиционно — на сентябрьские.
Чаще всех, разумеется, приезжали китайцы и американцы. Китайцы — как ближайшие соратники и партнёры, янки — как главные конкуренты, перед которыми старались выпендриться наилучшим образом.«Белому орлу» в то время похвастаться было нечем, так что к себе в гости они звали крайне редко. А уж после того, как они своровали нашу схему расстановки, Луны засекретили многие данные и гостеприимную традицию свернули. С тех пор если к нам и приезжают какие-то иностранные делегации, то только китайские и на чашечку сакэ. Для остальных ворота закрыты.
Понятное дело, что смелое предложение открыть их вновь поначалу не встретило ничего, кроме смеха. Но когда Микадо подняла этот вопрос и на следующем собрании, Совету пришлось его обсудить и даже проголосовать. Первое голосование вышло предсказуемым: один — за, остальные — против. Но к сегодняшнему дню чаша весов уже начала склоняться в нужную мне сторону.
Шестёрка повела себя именно так, как я рассчитывал. Сначала встретила предложение в штыки, потом задумалась, прислушалась к патриотической гордости, в кои-то веки выпятившей грудь колесом, и теперь пребывает в сомнениях. С одной стороны, организация приезда иностранцев — особенно янки — дело не такое лёгкое. Придётся поднять на уши охрану, усилить защиту, следить, чтобы никто не свернул с экскурсионной дорожки, и очень много улыбаться по поводу и без. Но с другой — это отличный шанс встряхнуться, оживить скучающую школу, чтобы ни у кого и мысли не возникало куда-то там сбегать порезвиться на воле. Ну и наконец, в очередной раз утереть янки нос — пухнущее самолюбие не даст просто взять и отмахнуться от такой возможности.
Микадо, ещё вначале жаловавшаяся, что чувствует себя всего лишь безголосой куклой, которой заткнули пустое место за столом, слушала меня с восторженным трепетом, когда я излагал ей этот план. Сейчас от неё требуется всего лишь не дать Совету забыть о нём. Потому что совсем скоро на сцене появлюсь я и смогу уже сам развеять нынешние сомнения шестёрки.
— Даю слово, они ещё пожалеют, что так к тебе относились, — улыбаюсь я, крепче сжимая её плечо, и сразу убираю руку. — К тому же я очень хорошо тебя понимаю. Я ведь и сам очень молодой сотрудник, к которому никто не прислушивается. Я знаю, как бывает обидно, когда твои слова не воспринимают всерьёз.
— Правда? — Гомон смотрит на меня с приятным удивлением. — И у меня всё точно также. Видишь, в этом мы тоже похожи!
Кто бы сомневался…
— Тогда мы должны держаться вместе, — говорю я, опуская ресницы. — Мы можем помочь друг другу.
— Конечно! Да, давай будем вместе… — Микадо запинается и стремительно краснеет. — То есть… я имела в виду работу.
Я не могу покивать и обратить всё в шутку. Но и не могу делать двусмысленные намёки, чтобы не подгонять развитие отношений между мной и Гомон. В её голове, разумеется. Поэтому просто скашиваю глаза и улыбаюсь. Пусть трактует как хочет.
Микадо ожидаемо трактует так, как ей больше нравится. Улыбнувшись — по её мнению — загадочно, марширует двумя пальцами по шершавому сиденью лавки, спотыкается о мой мизинец и устраивает горячую влажную ладонь у меня на запястье. Стараясь не думать о том, как это противно, терплю секунд пять для приличия и сворачиваю шею бутылке с водой, чтобы промочить горло. Благо, для этого мне нужны обе руки.
— Когда следующее собрание? — спрашиваю я, незаметно проливая немного воды в ладонь, чтобы смыть чужую липкость.