Место третьего

Даже не думаю, куда иду, когда за мной закрывается дверь. Пока — просто прямо и, желательно, не спотыкаясь и ни на кого не наталкиваясь. А там ноги куда-нибудь да принесут.

Крючочки, значит? С абстрактным мышлением у меня, мягко говоря, неважно, но что же делать, если Томо задал мне задачку именно с такими параметрами? Значит, едем дальше. Рыба, подсекать, второй рыбак… И у этого второго были крючочки, а ещё он создавал стержень. И к этому стержню прикрепил мою рыбу… Бойца, в смысле, этими крючочками. Рыба теперь моя, но стержень у неё остался прежним, и его ни в коем случае нельзя ломать или менять. Иначе сдохнет рыба. А я тут кто? Я — рыбак, теперь я — владелец стержня. Но крючки Минами забрал, значит, нужно вешать свои. Причём срочно. Потому что моя рыба всё ещё на его крючках, вот к нему и тянется. Что в итоге? В итоге рыба рвётся пополам, или стержень ломается, или рыбак остаётся с носом. А я должен остаться не с носом, а с рыбой.

Что дальше? Добавляем старые переменные, которые обозначим тезисами. Боец тянется к Силе и что-то про потребности. Как теперь всё это на человеческий язык перевести, и желательно без абстракции, чтобы всякие дикие картинки в голову не лезли?

— Простите! — удар сумкой по ноге, и меня оббегает какой-то мелкий мальчишка. А где я? Я уже на улице. Куда иду? По-прежнему прямо.

Боец тянется к силе, сила — это стержень. И пока для Соби стержень — это сила Минами. А крючочки — это то, с помощью чего Минами его к своему стержню прикрепил. Это те ассоциации, о которых уже догадался я. Вернее, я о них пока знать не знаю, мне лишь известно, что они есть. Получается, если мне нужно, чтобы рыба болталась на моих крючках, я должен сделать их из тех же ассоциаций. О небо, ну и чушь! А я ведь иду и по-честному, то есть буквально, себе всё это представляю, включая Минами в рыбацких сапогах, шапке, с удочкой в одной руке… и блокнотиком в другой.

Ещё раз пропускаем всю эту ахинею через абстрактно-человеческий переводчик. И получаем на выходе нечто не совсем утешительное. Соби тянется к Минами потому, что тот каким-то образом показывает свою силу. Чтобы Соби потянулся ко мне, я должен продемонстрировать силу свою, во-первых, ничуть не меньшую, во-вторых, теми же средствами. А вот что это за средства я совершенно не знаю. Это самая важная моя переменная, и мне она неизвестна. Если вспомнить слова Ритсу о Соби… Да, понятно, что сила в понимании Бойца — это подчинение, приказы и служение. Но я должен знать конкретные методы, конкретные… эти самые «крючочки». И в уравнении просто заменить Ритсу на себя. Тогда — всё. Соби будет моим от кончиков волос до самых глубин его идиотских мыслей.

О, небо! Неужели я это наконец сделал? Томо, ты, наверное, кроссвордами балуешься на досуге? Или китайскими загадками. Там тоже ни черта не понятно, зато в каждой есть глубинный возвышенный «смысл». Мог ведь намекнуть как-то попроще? А то стержни, рыба какая-то…

— Привет.

— Рыба.

— Что «рыба»?

Моргаю, раз, другой. За живописной картиной рыбы, которая болтается на крючках для бинтов на гигантском, высотой с фонарь, грифельном стержне, медленно проступает удивлённое лицо Накахиры. Оказывается, ноги, которым я доверился, принесли меня почти к самому полигону, из ворот которого только что вышел этот умник, а следом за ним, держась за руки, выползают Гинка и Кинка. Вернее, Кинка-то точно выползает, а его Жертва выглядит очень даже бодренько.

— Ну давай, давай, пожалуйся ему, — Гинка скалится не хуже озлобленной дворняги, вот-вот укусит.

— Мне-то что жаловаться? Не я ведь засыпался на второй же атаке, — огрызается Накахира, но когда поворачивается ко мне, то всю его удаль как ветром сдувает. Даже Ушки опускаются. — Сэймей, мы можем поговорить?

— Только не сейчас, я…

— Эй, Beloved, — оставив Кинку в стороне, Гинка подходит к нам, — что ты ему приказал? У тебя совсем крыша поехала?!

Уже второй раз за последние полчаса кто-то говорит мне что-то важное, а я не понимаю ни-чер-та.

— Сама голову подлечи. В чём дело?

— А то ты не знаешь! Хотя откуда? Ты же не явился на тренировку! Сначала этот придурок в зале Кинку помял, но ему оказалось мало — он его на поединок тут же вызвал. Они сейчас в авторежиме чуть друг друга не угробили! Ты что, приказал ему бить на уничтожение?

— Я ничего ему не приказывал, уймись!

Куда там… Гинка разворачивается к Накахире и тычет ему в грудь пальцем.

— А ты не имеешь права выполнять приказы, если они нарушают правила школы! Заклинание разрушения запрещено на полигоне. Скажи своей Жертве, что в следующий раз…

Накахира, стоявший до этого с опущенной головой и прижатыми к ней Ушками, вдруг с размаху бьёт Гинку по руке и, ощетинившись, рявкает:

— Он мне не Жертва, поняла?!

Так вот о чём разговор будет. Он уже знает… Видимо, узнав, взбесился и решил на Sleepless отыграться.

— Ты чего руки распускаешь?! — Кинка обладает очень полезным умением вырастать не пойми откуда аккурат перед своей Жертвой. Гинка мнётся за его спиной, прижимая к груди краснеющую руку. — Ты кого ударил, сволочь? Ты соображаешь?!

— А пусть не тычет в меня своими пальчиками, пока я их ей не переломал!

— Да я сам тебе руки переломаю!

Чувствую, будет драка. Нутром чую такие вещи. Беда в том, что и Кинка, и Накахира — оба тупые и горячие. Да какое там загрузить Систему и интеллигентно в ней разобраться! У них сейчас всё будет очень быстро и просто — хук слева, хук справа, удар под дых, разбитый нос… Знаю я, потому что Накахира уже не раз в драки ввязывался. И по идее это не моя разборка и не мои проблемы — уже не мои. Чтобы не попасть под раздачу, незаметно отступаю назад, но Гинка замечает.

— Сбегаешь, Сэймей? Как обычно, бросаешь своего Бойца?

Да не мой он! Я уже язык оббил это повторять. Но сейчас лучше не заводить старую пластинку — Накахиру от её слов аж всего передёргивает. Вижу, что он просто на взводе и точно не упустит шанса врезать кому-нибудь со злости.

— Это не моё дело, Гинка. Я, в отличие от тебя, бойцовское дерьмо не подтираю.

Ох, это я зря. У неё глаза тут же распахиваются, а губы наоборот сжимаются. И Кинка, интуитивно почувствовав опасность с другой стороны, переключается уже на меня.

— Аояги, следи за языком!

— Лучше ты — за своим, ты мне уже всю рубашку заплевал.

И ещё шаг назад, но Кинка наступает.

— Быстро извинись за себя и своего Бойца!

Да не мо… А, чёрт уже с ним.

— Перед кем? Перед тобой, что ли? Да лучше уж сразу перед навозным жуком!

— Перед ней!

— А чем она лучше?

Острое словцо хорошо только в Системе, а в жизни приводит к совершенно непредсказуемым последствиям. Я даже ещё успеваю это обдумать, пока сжатый кулак Кинки приближается к моему лицу как в замедленной съёмке. Беда «эффекта кино» в том, что ты и сам становишься медленным и неповоротливым. Можешь только стоять и умножать в уме силу размаха на скорость удара, прикидывая, отделаешься ли синяком на лице или уйдёшь со сломанным носом.

Я не умею драться, моя сильная сторона — убеждение и гипноз, то есть слова, а не кулаки. И блокировать не умею, и уворачиваться, и скоростью Бойцов не обладаю. И Накахира мне не помощник. Сейчас просто будет очень больно, но главное — обидно. Успеваю лишь на автомате закрыть глаза.

Удар. Боль. Не хочу. Защита. Мне нужна защита!

Комбинация проносится в голове со скоростью молнии, по лицу бьёт порыв ветра, по ушам — истеричный крик Кинки, в нос — знакомый запах туалетной воды. Что-то щекочет щёку. Не дождавшись удара, открываю глаза…