Мир для Мирры

Когда мы с Демиром приходим в небольшой контейнер, что отныне будет нашим домом, он открывает дверь картой-ключом, а я, не сдержавшись, всхлипываю. Ещё свежи воспоминания о том, как это делал Вэл. Это ведь с ним я должна была быть сейчас! Это он должен так нетерпеливо справляться с дверью, на его руках должны так играть мускулы при каждом движении. В памяти всплывает и лицо Стена, вернее, то, каким я сейчас его себе представляю. Его облик почти стёрся из воспоминаний, оставив лишь щемящую тоску. Уля, что с печальной улыбкой на детском личике отворачивается от меня, опустив плечи. Всё они будто упрекают меня в предательстве. Трусости.

– Что с тобой, Мирра?- Демир хмурится , нависая надо мной. Он не спрашивает, а констатирует факт- знает, что со мной происходит. Как я остро реагирую на его близость, как боюсь и желаю одновременно, сходя с ума от брезгливости к самой себе- как можно желать своего мучителя?! Желать с невозможной, невероятной силой, так, что по телу проходят сотни мурашек, стоит ему лишь взглянуть на меня с этой его усмешкой, той же проклятой усмешкой, с которой он отдавал приказы на острове! Я ненавижу себя, свое тело за то, как оно предает меня всякий раз, стоит Демиру оказаться рядом. Мы - точно узники, скованные одной цепью, неприятели, вынужденные находиться рядом со злейшим врагом, в коконе обоюдных желания и ненависти, где нет границ, где каждое движение способно вызвать взрыв, вспышку, что выжжет изнутри без остатка, испепелит, оставив лишь горстку пепла. Вот только Демир руководствуется низменными инстинктами, желанием- и ничем более. А я...А мне страшно и задуматься над тем, что же я чувствую к вершителю всего зла в моей горькой судьбе.

– Я...- облизывая пересохшие губы, старательно отгоняю от себя видения. То Вэл, то Стен с горькой усмешкой на расплывающихся перед глазами лицах, глядят на то, как я предаю их память. Все то светлое, что было меж нами. И, как ни странно, мне удается сделать так, что их фантомы растворяются на глазах, превращаясь в лёгкую дымку, а после- в полные светлой печали воспоминания. Неожиданно в голову приходит мысль о том, что Стен был в моей жизни не зря, он показал, что можно всем рискнуть, включая собственную жизнь, ради любви. Стен подарил любовь и надежду испуганной и обозленной на весь мир девчонке, боявшейся собственной тени. Девчонке, что видела мир лишь в черном цвете. Вэл- он показал, что можно отдать жизнь за убеждения. За то, чтобы жизнь множества других людей стала лучше. Вэл придал силы и уверенности в себе девушке, которая видела вокруг лишь чёрное и белое. Научил, что люди могут меняться. Что большинство из них заслуживает этого шанса, доверия, прощения.

Демир в моей судьбе? Я не знаю, зачем провидение или горькая насмешка судьбы столкнула нас, переплетя судьбы, но точно уверена, что он- будто очередной этап. Та обугленная, обгоревшая кожа, которую нужно содрать с себя, сцепив от боли зубы, чтобы на её месте выросла новая. Мне нужно шагнуть навстречу своим страхам, главный из которых сейчас с ожиданием смотрит, прислонившись плечом к порогу.

Я вкладываю руку в его ладонь, отмечая, как теплеет его взгляд при этом, и уверенно перешагиваю порог.

2.23 Лиора

" Не нужно слов, чтоб дать понять,

Как любишь. Главное сказать".

– Убери свои поганые руки!- шиплю, бессмысленно силясь вырваться из захвата огромного мужчины, который будто сломанную куклу тащит меня по полу. Тащит так, что ноги, вернее, то, что от них осталось, с глухим звуком вяло волочатся по полу. Но он лишь криво ухмыляется, прежде, чем бросить меня на продавленный матрас, лежащий поверх железной койки у стены.

– Наш, что ли, уже встречался с тобой, а?
– с интересом скользит он вдоль моего тела- Или на экзотику потянуло?- хохочет, безжалостно хватая мои ноги, свисающие на пол, и забрасывает их следом, на койку. Затем, сверлит меня злобным взглядом, ожидая, скорее всего, обиды или ответа на свои жалкие попытки поиздеваться над тем, кто слабее. Но я упрямо гляжу на стену напротив, делая вид, что не слышу и не вижу ничего вокруг- так увлечена разглядыванием грязных пятен на ней. Отцовский прихвостень со свистом выпускает воздух из лёгких, смачно выругавшись, а затем с грохотом захлопывает железную дверь камеры. Вот такое оно, отцовское гостеприимство. Бетонная камера, железная койка, дурно пахнущее ведро в углу, в насмешку отодвинутое недовольным моим спокойствием охранником как можно дальше. Глупый, глупый отец. Он считает, что сможет сломать меня морально, забывая, что когда-то именно его любящая родительская рука сломала физически.

Я поудобнее перекладываю безвольные ниточки ног и откидываюсь на засаленный матрас, уставившись на тусклую лампу наверху. Вот и случилась знаменательная встреча, о которой я грезила так много лет. Отец. Человек, что разрушил мою жизнь дважды. Лишив меня матери, а затем и возможности ходить. Я оплакивала потерю матери больше, чем что бы то ни было. Предложи мне кто выбор между здоровыми ногами и тем, чтобы Юла вернулась, я, не задумываясь ни на секунду, выбрала бы второе. Лишь бы мама была рядом. Юная, добрая, с сильным характером и светом, в лучах которого купались мы все, залечивали раны, нанесенные жестоким безумным отцом. Юла осталась такой в моей памяти навсегда. Сейчас тот день, когда она сбежала, стерся из памяти, размылся, оставив после себя лишь непроглядное облако боли при попытках вспомнить хоть что-нибудь. Мама даже на расстоянии, и даже после смерти делает то, что делала всегда- защищает нас. Своих детей. Мы бережно храним в памяти то, какой она была доброй, какой храброй. Как любила нас. И пускай Демир стыдится признаться признаться в этом даже самому себе, я буду честной. Он выбрал боль и обиду, считая, что Юла бросила нас, предала. Я же предпочитаю помнить то хорошее, что было, пока она была рядом. И мама невидимым призраком присутствует незримо в моей жизни.

Часто, осмысливая свои поступки, действия, я терялась в догадках- а одобрила бы их та Юла ? Поступила бы также? И не нахожу ответа, ведь образ матери тоже, спустя годы, превратился в расплывчатую дымку, полную больных и большей частью выдуманных воспоминаний.

Перед глазами встаёт картинка - злой отец, с силой ударяющий кулаком по лицу старого слуги, который пытался умолять его спасти мне жизнь. Отец тогда настолько запугал всех вокруг, что никто из слуг не решился даже послать за доктором, да и просто войти в мою комнату, когда я умирала от ранения, в горячечном бреду комкая побелевшими пальцами простыни. Только Демир, сам то и дело морщась от боли, сидел со мной рядом. Когда я выныривала из омута своей боли, то встречалась с его почти отрешённым взглядом. Казалось, именно в тот момент его не стало. Не стало моего храброго и доброго брата, готового встать своей худенькой детской грудью на нашу защиту. Вместо него появилось то чудовище, что звалось Дем. Демир. Демон. Будто в насмешку создавшее свой ад, гордо именуемый раем. И, всё же, после, иногда в его взгляде я ловила те искренность и доброту, что казались давно утраченными, погребенными под руинами из ненависти ко всему миру, а, главное, к самому себе. И, как ни странно, этот взгляд был у него тогда, когда речь невольно заходила о Мирре. Может, в ней и заключено его спасение?

Я засыпаю, чтобы проснуться спустя несколько часов. Горько усмехаюсь, приподнимая тело на руках. Будь мои ноги здоровы, сейчас бы затекли из-за неудобного положения, а так мне даже не придется ходить по камере, чтобы размять их. Хоть какой-то плюс.

Дальше время тянется нескончаемым однотипным маревом, чем-то средним между сном и реальностью. Я просыпаюсь и засыпаю снова, стараясь найти удобное положение, скрыться от света лампы, что неожиданно стал слишком ярким для уставших глаз. Иногда мне кажется, что я слышу какие-то шаги за дверью, но, стоит прислушаться - лишь тишина гулким эхом отдает в барабанные перепонки.

Мне не приносят ни еды, ни воды, но я и не рассчитывала, что в честь воссоединения с дочерью отец закатит званый ужин на тысячу персон. Нет, все так, как и раньше. Словно и не было всех этих лет, словно я все ещё- та маленькая испуганная девочка, на грани жизни и смерти. Вот только кровать тогда была лучше. Больше. Мягче. Со свежим дорогим бельём...

***

– Свободны.
– слышу сквозь сон ровный мужской голос, в котором проскакивает искра сочувствия. Нет, мне, конечно же, кажется. Только не здесь. Не в этом месте, где, как и в Раю, все насквозь пропитано болью и страданиями. Я с трудом разлепляю опухшие веки, щурясь, гляжу на " гостя". Тот мужчина, что тенью следовал за отцом, буравя меня странным взглядом. Как же его зовут? Кит. Да, точно, Кит. Что ему здесь нужно? Пришел убедиться, что я ещё жива, и ему ничего не будет за то, что не уберёг новую отцовскую игрушку, которую тот, едва спадёт порыв безудержной ярости, потребует к себе?

Слышатся звук закрываемой двери и эхо шагов. Кит идёт вперёд, усаживаясь на край койки. Я снова закрываю глаза, не желая даже на миг находиться в этой реальности. Может быть, мне повезет, и я уйду туда, где встретит мама. Мама, где ты? Это же я, Лиора ! Отчего ты оставила меня? Я ведь все та же маленькая девочка! Маленькая большая девочка, что всего лишь искала любви и заботы, как и все люди.

Прохладная рука прижимается к моему лбу:

– У тебя жар.
– взволнованно произносит мужчина, а я пытаюсь отстраниться. Но мне не дают этого сделать. Он подхватывает меня на руки и куда-то несёт. Не в силах вновь открыть веки, стараюсь отстраниться от такого обманчиво теплого большого тела. Этот мужчина не такой огромный и мускулистый как охрана, но мне сдается, что и явно не тот, за кого себя выдает. За подобострастного простака, готового на все, ради того, чтобы не покинуть места правой руки Управителя. Уж слишком сильно бугрятся стальные канаты его мышц под кожей, слишком уверенно он идёт, когда считает, что Управитель не следит за ним. Вернее, когда уверен в этом, потому что этот мужчина походит на того, кто привык знать всё наверняка. Этакая темная лошадка, ставки на которую не принимаются лишь по одной причине- никто не верит в её успех, потому что лошадь настолько хитра, что не показывает своей прыти никому.

***

Жаркие волны уносят меня, плавно покачивая на поверхности, не желая отпускать из горячих объятий. Как сквозь сон я чувствую лёгкую влагу на своем разгоряченном теле, чужие сильные руки без стеснения переворачивают меня, касаются каждого сантиметра оголенной кожи. Когда на мои пересохшие губы попадает влага, я нахожу в себе сил слабой рукой перехватить одну из мужских ладоней, что держит у моего рта стакан.

– Нет.- убирая воду, он снимает мою руку со своей с лёгкостью, будто надоедливого мотылька сбрасывает.