Мои дорогие привидения

Несколько минут в комнате царила тишина, нарушаемая только позвякиванием штока и плеском воды. В какой-то момент Фёдор, проворчав что-то под нос, стянул футболку и принялся споласкиваться целиком, до пояса. Когда парень закончил и выпрямился, кикимора молча протянула ему банное полотенце.

– Спасибо, – он вытер лицо и уже малость повеселевшими глазами посмотрел на компаньонов. – Ну, и где что теперь изменилось к лучшему?

– Как минимум, в мире на несколько поломанных судеб стало меньше, – заметил кот.

– Это прекрасно. А ещё что?

– Понятия не имею. Мы же не пророки.

Федя прекратил вытираться и растерянно посмотрел сперва на него, потом на Настю.

– Погодите… Тогда почему вы сказали, что вот именно эту аварию нужно было предотвратить?

– Это так запросто не объяснишь, – девушка покусывала нижнюю губу. – Это чувствуешь. Когда в человеке добра и света много, когда мало, когда совсем нет. Котофей Афанасьевич правильно сказал – не поломались несколько жизней. Шофёр не пошел под суд, мальчишки живы-здоровы, родители не горюют.

– То есть у всех трех пацанов там, у магазина, было много добра и света? – прищурившись, уточнил Фёдор.

– Вы в самом деле хотите это знать?

Писатель задумчиво окинул взглядом комнату.

– Пожалуй, нет, – решил он наконец.

* * *

День клонился к закату. Настя ушла, заявив, что на сегодня приключений достаточно, и пообещав вернуться на следующий день. «Только кур утром вы уж сами!» – на прощание улыбнулась девушка. Исчез и Котофей. Фёдор пытался расспросить кота: парня интересовали разнообразные детали относительно путешествий во времени и пространстве, и в том числе – возможность посещения выдуманных реальностей, вроде описываемых в книгах или фильмах. В конце концов, они же тоже результат таланта! Однако Баюн на вопросы отвечал неохотно, и под каким-то не слишком веским предлогом откланялся почти сразу после ухода кикиморы.

Парень расхаживал из комнаты в комнату, потом вышел в сад и принялся прогуливаться между деревьями. Мысли плавно перетекли на дела материальные. Можно ли из прошлого принести что-то в настоящее? Сделать ставку, заранее зная победителя? По-крупному изменить ход истории? Что будет, если вмешаться не в чью-то, а в свою жизнь? Феде припомнились некоторые факты собственной биографии, которые он был бы не прочь исправить. Представив себе подобное сведение счетов, парень не смог удержаться от подленькой ухмылки.

Потом мысли снова изменили направление, и стали тревожными. Временные порталы, разрывы и петли – дело понятное, в фантастике многократно описанное. Но если в данном случае для «запуска» процесса необходим талант сочинителя, чем сам сочинитель расплачивается за приложенное усилие? Фёдору стало несколько не по себе. Вряд ли, конечно, Настя втравила бы его в какую-то нехорошую авантюру. Котофей – пожалуй, мог бы, он себе на уме. Но кикимора выглядела искренне дружелюбной, и от неё парень подлости не ждал. С другой стороны – это если мерить обычной меркой морали. Может, у них мерка своя, и совсем другая. Поди ещё угадай, что тогда подлость, а что – прагматизм.

Размышления опять переключились на чисто практические нюансы. Допустимо ли вмешательство только в отношении детей, или же возможно и со взрослыми? Как долго можно пребывать в «задуманном»? И в принципе, является ли это самое «задуманное» точным отражением существовавшей когда-то прежде реальности? Вроде бы выходило, что является, однако сомнения у Феди оставались. То же касалось и проблемы материальности. Может, для окружающих из другой эпохи Котофей и Настя были своего рода привидениями, но вот продавщица в магазине – с точки зрения Фёдора – оказалась вполне реальной и осязаемой. У него до сих пор чуть саднила придавленная весом женщины рука – парень подставил её, понимая, что от неожиданности продавщица может при падении неслабо приложиться об пол.

И пыль, оставшаяся на теле, тоже была вполне материальной. И запахи, и звуки всего происходящего никак не тянули на галлюцинацию, сон или нечто подобное. Тут Фёдор углубился в рассуждения на тему того, в какой именно момент талант перестаёт работать как ключ зажигания, и реальность прошлого уже достраивается самостоятельно. И насколько глубокими должны быть познания сочинителя, чтобы запуск прошёл удачно. А если познаний недостаточно – что будет? Не повернётся ключ? Или дверь откроется в не до конца «прорисовавшийся» мир? И если второе – возможно ли потом из такого «полуфабриката» отыскать дорогу назад?

Уже в сумерках писатель закончил свои прогулки, загнал и накормил кур, и вернулся в дом. Разламывая пакет с лапшой быстрого приготовления и ожидая, пока закипит чайник, парень подумал, что можно было бы съездить в Дубовеж. На месте посмотреть тот самый магазин – если, конечно, он ещё цел. Может даже попытаться осторожно расспросить кого-нибудь из местных жителей, вдруг помнят о происшествии. Это сняло бы часть вопросов и позволило составить хоть какое-то впечатление о масштабах и последствиях.

Голова пухла от мыслей и туманных, но манящих и сладостных, перспектив. Поужинав, парень выглянул в окно: по селу снова стлался туман, и Федя зуб готов был дать, что снаружи опять наступил прохладный и промозглый вечер.

«Сочинитель хренов», – попенял он себе. Однако, вспомнив проявившуюся в зеркале свиную морду, взял с кровати банное полотенце и отправился принимать перед сном душ.

Глава 10. Река Серебрянка

Будильник на смартфоне поднял Фёдора в семь утра. Зевая и почёсываясь, парень, как был в одних трусах, прошлёпал к умывальнику и, фыркая и отдуваясь, несколько раз хорошенько сполоснул лицо холодной водой. Потом оделся, вышел на крыльцо и с наслаждением вдохнул свежий утренний воздух.

Луговец уже не спал: слева, дальше по улице, степенно беседовали две женщины – слов, правда, было не разобрать. Правее, за малинником, гнусавый старческий голос возвестил: «Вот я тя, стервь! Пшла отседова!», после чего раздался свиной визг – больше недовольный, чем болезненный. Похоже, хавронья покусилась на дедовы грядки. Где-то вразнобой зазвякали два или три коровьих колокольчика.

Федя закончил дела с курами, как следует огляделся в летней кухне и отыскал лаз в погреб. Там в прохладе стояли на полках несколько крынок с молоком, горшочки с творогом, маслом, сметаной.

«И чего бабушка Наина холодильник не заведёт?» – подумал парень, набирая понемногу того и сего для завтрака.

В серванте ещё оставалось почти полкраюхи хлеба, который пекла хозяйка. Нашлась тут и колбаса, а в нижнем отделении рядом с несколькими кастрюлями и ковшиками обнаружилась старая, почерневшая снаружи, но вычищенная до блеска изнутри, сковорода. Продолжив поиски, писатель обнаружил две поллитровые банки. На обеих был наклеен широкий медицинский пластырь, по которому печатными буквами старательно вывели «СОЛЬ» и «ПЕРЕЦ». Федя быстренько сбегал в курятник, потом притащил из летней кухни примеченную там ранее бутыль растительного масла, и вскоре на плитке уже аппетитно шипела яичница с колбасой.