Мои дорогие привидения
Шрифт:
Положив в тарелку киселя, Фёдор съел две ложки – кисель был изумительно вкусным, но аппетит пропал. Извинившись перед Баюном, парень вышел вслед за Настей.
Вечерело, над Луговцом разливался стрёкот кузнечиков и плыл дурманящий запах разогревшихся на солнце трав. Писатель огляделся по сторонам, не нашёл девушки, и двинулся по дорожке вдоль сада. Обогнул хозяйственные постройки и за курятником на завалинке увидел Настю. Та сидела на вросшем в землю длинном камне, обхватив согнутые ноги и положив подбородок на колени. Рядом безмолвным стражем замер петух.
Услышав осторожные
– Кисель невкусный?
– Очень вкусный. Можно? – он указал на камень. Она слабо улыбнулась, кивнула. Федя сел рядом.
– Простите меня, Анастасия Александровна.
– За что? – в голосе девушки послышалось удивление.
– За бестактность.
– Ой, бросьте, вы-то тут при чём? Это всё наши местные дела.
– Мне просто не хотелось никого обидеть.
– Вы и не обидели, – отозвалась она. – Повторяю, вы тут совершенно ни при чём.
– Тогда пойдёмте кисель есть? – предложил писатель, но не сделал попытки встать. Кикимора тоже осталась сидеть. Петух, неодобрительно покосившись на парня, отвернулся. Некоторое время они молчали, слушая кузнечиков.
– Вам Котофей Афанасьевич про Оксану не рассказывал? – спросила Настя.
– Не особенно. Я только понял, что он её не жалует и лучше держаться подальше.
– Вроде того, – девушка легонько улыбнулась, но улыбка получилась грустной. – Нет, Ксана – она не плохая. Просто безответственная. И всё ей вечно с рук сходит, любые косяки! – голос Насти дрогнул от негодования. – Если вдруг серьёзная проблема – Христофор Михайлович выручает. Он ей, конечно, обязательно потом разнос устраивает. Так орёт, что аж крыша у домика подпрыгивает – но Оксане что с гуся вода. Я бы за такое поведение криками не отделалась.
– Строгий у вас дядя?
– Строгий, но справедливый. А Ксанка… Она порхает и не думает, какие последствия для других могут быть. Даже эти вот шуточки у моста. Вы, небось, тоже в речку сиганули, тонущую красавицу спасать? – поинтересовалась девушка и, не без доли ехидства, добавил:
– Причём красавицу голую?
– Сиганул, – сознался парень.
– Ну, ещё бы.
– Не потому, что голая.
– Ну, ещё бы!
Настя сорвала травинку и принялась водить кончиком по клюву петуха. Петух недовольно тряхнул головой.
– Так много кто нырял, и был уже случай – неудачно.
– Котофей Афанасьевич говорил, что она бы меня не утопила, – посчитал нужным уточнить Федя. Кикимора кивнула:
– После того раза батенька ей такую выволочку устроил… Выдрал как сидорову козу. Да к тому же… – она неопределённо взмахнула травинкой. – В общем, да, всё правильно вам сказано, утопить – не утопит. Теперь. Но подобный опыт у Ксанки имеется. А ей – хоть бы что, было и забыла. Я так не могу и мне это не нравится, – Настя помолчала, пожевала травинку. Смяла и выбросила. – Разные мы с ней, – закончила она.
– Разные, – согласился Фёдор. – Я, конечно, вас не так долго знаю, но по-моему, человек вы хороший. В широком смысле, – добавил он. Кикимора улыбнулась, уже не так грустно.
– Спасибо.
– Пойдёмте? А то ведь кисель остынет.
* * *
– В сентябре тысяча восемьсот девяносто
седьмого года при строительстве железнодорожного моста над рекой Ивницей произошёл несчастный случай. Трое рабочих погибли, ещё несколько получили травмы.– Что именно там случилось? – спросил Федя. Баюн, расхаживавший перед дверью, словно полководец перед картой предстоящего сражения, остановился и посмотрел на писателя.
– У этого моста одна опора, посреди реки. Там уже был естественный намыв. Лето в тот год выдалось дождливым, уровень реки поднялся. Произошло смещение грунта и опоры. В это время на мосту работали несколько человек, которые из-за встряски попадали в воду. Утонули монтажник и помощник клепальщика. Они как раз собирались устанавливать на место одну из верхних балок, та при подвижках сорвалась, насмерть задавив клепальщика.
– И как я это должен предотвратить? – ошарашено посмотрел на Котофея Фёдор.
– На то вы и сочинитель, – возразил кот.
– Да я вообще не представляю, как строят железнодорожные мосты! Просто отыскать у них главного инженера, или кого там? Подрядчика? Сказать: «Стойте! Сейча у вас опора будет падать!» Так примут за сумасшедшего, – парень задумался.
В комнате повисла тишина.
– Так, у меня два вопроса, – снова заговорил Федя. – Первый: если Анастасии Александровне тридцать два, то при чём тут вообще девятнадцатый век? Вас ведь тогда даже в планах не было.
– О коллективной памяти слыхали? – поинтересовался кот.
– По-моему, это совсем про другое…
– Ну, это по-вашему. А по-нашему выходит, что все подобные мне и Анастасии Александровне, – Баюн кивнул на внимательно слушавшую девушку, – кто жил или живёт сейчас на этой земле, обладают своеобразной коллективной памятью. Мы знаем о том, что столетиями происходило здесь. Для такого, разумеется, нам нужно именно что сродниться со здешними краями, семья непременно должна жить тут из поколения в поколение. Поэтому, скажем, приехав к вам, мы ничего подобного проделать не сможем, потому что не знаем, как там было, где и когда.
– Но вы определённо не человек, даже в широком смысле? – на всякий случай уточнил писатель.
– Безусловно, – подтвердил кот. – И не я один, если уж смотреть на вопрос шире. Однако эту общую память разделяю. Кстати, есть и ещё один нюанс. На нас, – он вновь кивнул на кикимору, – принцип забвения не распространяется.
– Что ещё за «принцип забвения», – не понял парень.
– Когда меняется прошлое, мы всё равно продолжаем помнить предыдущие варианты событий. Это будто версии одного и того же рисунка, начертанные карандашом поверх друг друга.
– Как-то… жестоко, – Фёдор посмотрел на Настю.
– Природа и не обязана быть доброй, – отрезал Баюн. – Следующий вопрос?
– Следующий? О, да, простите. Можно ли при переходе предварительно воплотить материальные предметы?
– То есть? – нахмурился Котофей.
– Ну, вы и Анастасия Александровна по ту сторону материальность теряете. А если я, скажем, задумаю себе пулемёт, или автомобиль?
– Вы водить не умеете, – напомнил кот.
– Откуда вы знаете? – изумлённо уставился на него Федя.