Москва, Адонай!
Шрифт:
– Не нужно, я поверю на слово. Просто хочу, чтобы ты понимал – твой звонок может подставить меня.
«Отвечаю тебе, вот бля буду, слово пацана даю».
– Обещаю не звонить первым. В крайнем случае, обращусь к тебе через Лику.
– Да, именно так. Думаю, через пару месяцев я найду возможность показать тебе Ярика. Пусть он окрепнет пока… чтобы слишком не истязать тебя ожиданием, сегодня же обещаю сфотографировать его и выслать в WhatsApp или Telegram.
Арсений взял Лилины руки и поцеловал их. Их лица озарил свет прожектора, который через несколько секунд погас, оставив актеров в темноте.
Интермедия
Молодожены Селивановы сидели на картонной коробке с книгами. Больше сидеть было не на чем. Разве что взобраться на подоконник единственного окна, как это обычно делалось в школьные годы школьных коридоров, но учитывая, что в недавно купленной студии размером со скромный гараж, мебель еще совершенно отсутствовала, подоконник
Так они сидели уже несколько часов: только моргали, уставившись в одну точку, и напряженно думали. Они ждали раскладной диван.
В окно заглядывали близстоящие высотки Бутовского района: с претензией на «вид из окна» эти высотки перекрыли не только линию горизонта, а процентов 80 и без того скудного и ущемленного в своих правах подмосковного неба. Наверное, именно поэтому молодожены Селивановы смотрели не в окно, как это делали бы любые нормальные люди, оказавшись в совершенно пустой квартире, а именно на темный и узкий дверной проем, в котором они ждали появление желанных как никогда грузчиков-избавителей. Не будет преувеличением сказать, что оба супруга впервые за свою жизнь осознали, сколь важна и полезна профессия грузчиков: все эти жилистые Вани, Сереги, Тоши, Гриши, Алишеры, Сардоры, Анвары, Рустамчики – такие юркие и такие целеустремленные, в засаленных футболках и мятых кепках, с пачкой Winston в кармане треников или тертых джинс, заляпанных краской; сколь важны эти, подчас ленивые, но все же неутомимые и пьющие люди, которые все-таки нет-нет, а приносят в дома не только запах перегара и потной нестиранной одежды, но и разные предметы быта, мебели и даже роскоши. Евгений Селиванов сидел сейчас, оперевшись на колени, уткнувшись плечом в плечо своей избранницы, и с гордостью вспоминал, что в студенческие годы он тоже успел сделать вклад на этом важном грузоподъемной поприще. В голове даже промелькнула мысль – признаться тем ребятам, которые с минуты на минуту появятся из темноты, выйдут, как гордые небожители из этой толщи бутовских пыли и мрака – признаться в том, что и он в прошлом один из них, тогда они душевно друг другу улыбнутся, обсудят нелегкую долю работяг, изольют душу на предмет самых тяжких заказов и прихвастнут самыми беззаботными денежными удачами на их общем опыте или сладостной, но мимолетной связью с какой-нибудь аппетитной переезжающей вдовой, потом намахнут по рюмашке и расстанутся кровными братьями. Евгений внутренне уже решил сделать именно так, а потом все-таки покривился: поймал себя на мысли, что после панибратства грузчики, скорее всего, начнут наглеть, филонить, расшибать неосторожными движениями углы и стены, в общем, позволять себе разное скотство, а потом и того вовсе начнут засматриваться на его супругу, поэтому в конечном счете Селиванов решил держаться с грузчиками со сдержанным достоинством и с определенной дистанцией. Тем более что грузчики опаздывали на три часа, а это уже ни в какие ворота не лезло: с каждым новым часом ожидания в семействе Селивановых все убавлялось уважения к этой древнейшей профессии, и они уже были близки даже к тому, чтобы не пускать их на порог или хотя бы прибегнуть к легкому членовредительству. Неизвестно до чего бы докатилось развенчание этой трудовой профессии и их представителей, если бы через три часа молодые, вязнущие друг в друге страстные тела, распаляемые близостью партнера, не начали бы все более алчно покушаться друг на друга. Постепенно с коробки Селивановы съехали на пол, подстелив под себя какой-то подвернувшийся под руку плед, кофточка супруги отброшена на подоконник, как и брюки Евгения – прочь-прочь, куда-то туда, к шуршащим пакетикам с едой. Ласкательно-лобзательные движения становились все более жаркими, но Анжелика Селиванова не прекращала свою блокаду: она злилась на супруга – за год отношений тот ни разу не произнес ей слов любви, поэтому в последний месяц Анжелика попросту «не давала», хотя ей и самой давно уже было не в радость все это затеянное воздержание, но она все-таки стояла на своем – позволяла себя раздевать, накручивать соски, мусолить себя и тискать, но не более того. Сейчас Евгений настойчиво бороздил супругу лицом, руками и языком, настолько настойчиво, что даже нижнее дамское белье неловко треснуло, а Анжелика, в конечном счете, начала отступать. Она встала и отошла к подоконнику.
– Ну се-е-е… хватит, Женя, се-е-е… Прекрати, кому говорят! Дай мою блузку.
– Да давай, ну че-ты… да сколько можно уже, ну че ты? Ты посмотри на него…
– Нет, нет и нет… и нечего им тут размахивать…
Тоже мне, искуситель, нашелс-и-и… по-моему, я четко дала понять: я хочу услышать, любишь ты меня вообще или нет – разве я многого прошу?– Я же объяснил тебе, что для меня слово «люблю» слишком много значит… мне нужно время, чтобы сказать его… это очень громкое слово.
– Я не понимаю, если ты сомневаешься в чувствах ко мне, о каком браке вообще могла идти речь? Зачем тогда вот это вот все?
Анжелика развела руки и окинула взглядом пустую комнату с коробками, подоконник с утюгом, столовыми приборами и шуршащими пакетиками – так, как будто под словами «вот это вот все» она подразумевала именно эти вещи.
– Да я не сказал, что сомневаюсь в самих чувствах, просто не хочу трепать их лишними словами…
– Лишними?! По-твоему, слова любви это что-то лишнее?! Нет, ну ты даешь…
Полуголая Анжелика обхватила рукой навязчиво вторгающуюся к ней разгоряченную часть Евгения, стоявшего перед ней со спущенными трусами. Эта часть настойчиво упиралась ей в живот. Супруга нежно обхватила рукой, взяла, как за поводок, и заглянула Евгению в глаза.
– Ну скажи, скажи, что любишь меня… ну скажи…
Рука Анжелики медленно поглаживала, отчего Евгений начинал сопеть.
– Ну вот, опять ты меня шантажируешь… вытя…гиваешь признание любви… – чем быстрее двигала рукой Селиванова, тем медленнее говорил Селиванов. – Нет, нет, не убирай руку. Это так приятно.
– Просто это ведь самое главное, если нет любви, тогда зачем все?…
– Да кто тебе сказал, что не… что нет любви? Я со… совсем про другое же…
– А про что ты? – Анжелика смотрела невинно, но пристально. Широко раскрытыми пытливыми глазами. – Просто скажи.
– Я про дру… про другое. Ну хорошо, я…
Селиванова поняла, что сейчас он скажет самое главное, он замерла и вцепилась взглядом в его лицо: глаза-губы-глаза. Рука крепко сжала разгоряченную часть Евгения.
– Анжелика, я люблю тебя… люблю…
Селиванова закинула голову назад, довольная, счастливая, потом обхватила губами его подбородок, ласково укусила, после чего свободной рукой прижала супруга к себе, а второй – правой – продолжала гладить.
– Ну вот я и сказал.
– Да, сказал. Теперь это навсегда.
– Да… Анжелик, а тебе не кажутся наши отношения слишком приземленными?
– Нет, а почему? Сейчас уже не кажется после твоих слов.
– Просто ради первого секса ты затащила меня в ЗАГС… из-за своих дурацких стереотипов, насчет секса до свадьбы… А теперь, во время моего первого любовного признания, я стою перед тобой со спущенными штанами, и ты натираешь мне член. Все это кажется мне очень приземленным.
– Мои стереотипы не дурацкие, вернее, это не стереотипы, а принципы… Я просто решила для себя лет в семнадцать, что не хочу размениваться направо и налево. И хотела, чтобы у меня был только один мужчина – разве это плохо? Поэтому и сказала тебе сразу, что все будет только после свадьбы.
– Да нет, это прекрасно, прос… просто я не понимаю, почему я должен все это расхлебывать… мы полгода встречались без секса, потом расписались, несколько месяцев пожили человеческой жизнью, и ты опять меня начинаешь морить воздержанием из-за этого дурацкого признания в любви… И вот ты добилась своего опять, конечно, кто бы сомневался…
– Оно не дурацкое. Неужели ты не понимаешь, как это важно? Я же женщина… я очень счастлива, что ты наконец-то сказал мне о своих чувствах. Это было так неожиданно. Я так рада, что ты решился, наконец-то, и сказал, все сказал…
Раздался звонок домофона. Супруги перевели взгляд в прихожую, несколько секунд стояли без движения, осознавая: это приехали грузчики. Затем оба еще некоторое время анализировали то, как смотрятся сейчас со стороны.
– Грузчики приехали, – непонятно зачем сказал муж так, как будто бы они оба не понимали, кто это приехал, и как будто бы сюда – в эту необжитую квартиру полупустого дома на окраине Бутово мог приехать кто-нибудь, кроме них.
Анжелика потянулась за блузкой и бюстгальтером, быстро стала одеваться, а Селиванов, в свою очередь, поднял трусы с колен и схватился за брюки. Он оделся, застегнулся, дождался, когда Анжелика тоже приведет себя в порядок, после чего подошел к двери, снял домофонную трубку и нажал кнопку. Минут через семь грузчики появились с большой коробкой. Как ни в чем не бывало, так, как будто не опоздали на четыре часа, подошли к дверям, и началась рабочая суматоха, из оперы «вира-майне», впрочем, этих слов грузчики не употребляли, но в целом действовали очень возбужденно, стремительно, громко кричали, волновались, пытаясь протиснуться в узкий коридор с громоздкой дурой, похожей на упакованный рояль.
Молодожены Селивановы снова сидели на коробке с книгами, как ни в чем не бывало, так, как будто не мусолили и не терзали только что друг друга в полуголом виде. Грузчики вели себя настолько взбудоражено, что нельзя было подумать, будто эти двое привезли бренную мебель, складывалось впечатление, что они, по меньшей мере, спасают утопающих, а Селивановы были спокойны и непроницаемы. Они смотрели на диван, вернее, еще только на коробку, из которой ждали появления долгожданного дивана, смотрели-смотрели с нетерпеливым смаком, обмениваясь друг с другом обрывками фраз, обсуждая любимые позы, стараясь использовать для этого такие выражения, чтобы грузчики их не поняли, пока те, наконец, не собрали диван и не оставили хозяев в покое.