Мой путь озарён рассветом

Отчаяние. Первым чувством, поднявшимся в моей душе после долгих дней пустоты, оказалась именно оно. Отчаянно глядя в глаза своего отражения, я вдруг размахнулась и со всей силы ударила кулаком о гладкую зеркальную поверхность на уровне своего лица. Звон прозвучал подобно предсмертному крику, стекло разлетелось на мелкие острые осколки. Я вскинула руки, желая защитить глаза, и осколки зубами вонзились в них. Несколько отскочивших от пола кусков впились мне в ноги, но я успела отпрыгнуть назад до того, как основная масса стекла рухнула вниз.

Алая тёплая кровь стекала по моим дрожащим рукам, пальцы не слушались. Я попыталась достать осколки из рук зубами, но только порезала губу, а в сохранившихся у самой рамы остатках зеркала мне вдруг померещилась спина уходящего прочь Криса. И тогда я заплакала. Я плакала от отчаяния, с которым ничего не могла сделать, пока ко мне не вбежала Кора. Хозяюшка вытащила осколки из моего тела, промыла и перевязала раны, вынесла разбитое стекло, а потом и пустую раму. Она ничего не сказала, и я привычно молчала тоже. А в полдень на край моей кровати снова села Марика.

— Я знаю, что ты не спишь, — сказала она строго.

Я не сомневалась, что Слышащая знала это, и соизволила повернуть голову в её сторону. Плотно перевязанные пальцы почти не шевелились. Кора радовалась, что осколки не задели крупных сосудов, и боялась, что шрамы могли остаться навсегда, но это не казалось мне важным.

— Тебе кажется, это конец? — спросила Марика. — Ты собираешься сдаться?

До этого утра я думала, что уже сдалась, но те, кто уже сдался, такого отчаяния испытывать не могут. Разбитое зеркало хорошо пояснило мне, что со мной стало. Осколки разбитой жизни вонзились в моё сердце, и я не могла достать их сама. Никто не мог, потому что подпускать к своему сердцу кого-либо снова я не собиралась.

Слышащая вздохнула.

— У меня была одна знакомая, — начала она.

Мне не было дела до знакомых бывшей наставницы, едва ли кто-либо из них когда-либо бывал на моём месте. У меня были все основания полагать, что на моём месте не был никто и никогда, но я не хотела вовлекаться в бессмысленный спор, а потому молча слушала, ожидая, когда Марика уйдёт.

— У неё было два зверя и проблемы с окружающими, — вещала тем временем Слышащая, задумчиво глядя куда-то сквозь меня. — Она была дерзкой, вспыльчивой и своенравной. Хотела, чтобы мир вертелся под её дудку, и очень злилась, когда всё случалось наоборот.

— Ты говоришь про себя? — Я не сдержалась и удивилась, услышав, как звучит мой собственный голос. Я успела от него отвыкнуть. Но промолчать не получилось: столь нелепая попытка выдать свою историю за чужую меня задела. Даже мои сказки выглядели менее очевидными.

Марика помолчала, не желая ни подтверждать, ни опровергать эту догадку, и продолжила:

— Но однажды случилось кое-что плохое, такое, что заставило её подумать, будто весь мир от неё отвернулся. Ей захотелось умереть и перестать существовать.

— А потом ей на помощь пришли друзья и она передумала, да? — тихо проворчала я.

— Не перебивай, — велела Слышащая. — Нет, к ней не пришли друзья. Её друзей тогда не было рядом, притом по не самым уважительным причинам, и ей потребовалось немало времени, чтобы потом простить их.

Я вздохнула. Жизнь Марики была сплошной драмой, в которой можно было подобрать подходящий эпизод для совета в любой неприятной ситуации, но обычно Слышащая рассказывала интереснее и подробнее — иногда даже излишне подробно — и никогда не скрывала своего участия.

— К ней не пришли люди, которые ценили бы её и были бы готовы сидеть рядом, терпеть наглость и рассказывать истории. — Марика кинула на меня насмешливый взгляд, тут же сменившийся на серьёзный. — К ней пришли её враги, чтобы насладиться её поражением. Чтобы посмеяться над ней.

«Ты — грязь, и твоё место в грязи», — прозвучал голос Шкафа в моей голове. О, если бы я только могла вернуться назад, в это мучительное воспоминание, чтобы выскочить из грязной речной воды и столкнуть туда своих обидчиков! Увы, способного на это человека не осталось. Я снова стала той, кого любой желающий мог бы столкнуть в ручей и заставить познать наивысшее унижение — глядеть в глаза победившим тебя врагам.

Марика одобрительно кивнула, заметив, как искривилось моё лицо.

— Да, моя знакомая тоже не смогла с этим смириться. Она решила положить свою жизнь на то, чтобы отомстить им за этот миг торжества. И она сделала это. Больше никто никогда не видел её несчастной, проигравшей, сломленной. Она спрятала своего жаждущего расправы зверя глубоко внутри, никому его не показывая, но каждый день своей жизни она проводила так, чтобы дать ему то, чего он так хотел. Жизнь не щадила её, ей приходилось терять и плакать, но никто и никогда больше не услышал её просьбы о помощи, её жалобы, её мольбы. Никто, кроме Кииры.

Сейчас её враги ползают у её ног. Они завидуют её способностям и её выдержке, но ничего не могут с этим сделать. Ничего. Она не оставила им даже тени повода обвинить её хотя бы в одной слабости, которая у неё в самом деле есть.

Попытка Марики выставить свою историю за чужую всё ещё казалась мне нелепой, но теперь я об этом не думала. Я вслушивалась в себя, с удивлением понимая, что своим странным рассказом Слышащая сумела достать злобу из моего отчаяния. Она заставила меня снова почувствовать волю к жизни если не ради чего-то, то вопреки. Я не могла вернуться в прошлое, чтобы заставить Шкафа с командой ответить за то, что они сделали, но я могла заставить пожалеть тех, кто окунул меня в реку отчаяния теперь. Видя, что своего она добилась, Марика ушла, не попрощавшись, и оставила меня с моими мыслями, а я лежала и представляла, как Фаина насмешливо смотрит на то, что со мною стало, как брезгливо отворачивается Крис, радуясь, что выбрал не меня. Фантазия не подвела. Образы получились настолько реалистичными, что я пробкой выскочила из кровати и с силой сжала кулаки. Бинты больно впивались в кожу, в нескольких местах окрасившись в алый — разошлись раны. Я усмехнулась холодной невесёлой усмешкой.

Что-то изменилось. Не сейчас, не из-за слов Марики и моих мыслей, раньше. Я поняла это, когда лежала в кровати, пробудившаяся после эфирного сна, слушала свой приговор и не плакала, но только теперь смогла в полной мере прочувствовать перемены. Что-то изменилось внутри меня самой, и в этом не было ничего удивительного. Разве мог остаться прежним человек, который коснулся Вечности и оставил ей часть своей души? Моя лиса стала платой за право увидеть настоящую силу, такую силу, истинную необъятность которой не мог бы осознать ни один человек.

Губа там, где я порезала её осколком вчера, сохранила железистый привкус. Я облизнула её и отправилась в ванную, приводить себя в порядок. После, спустившись на кухню, я молча села рядом с Корой. Хозяюшка смотрела на меня с надеждой.

— Тебе лучше, солнышко?

Посвящённая в солнышки, я растерянно изобразила улыбку. Надо было что-то сказать, но я не знала, что. Я совершенно не хотела ничего говорить, а потому молча сидела, глядя, как Кора встаёт со своего места и, что-то мурлыча себе под нос, начинает возиться у плиты. Она затеяла печь, и я, узнав знакомые ингредиенты, принялась помогать. К вечеру пирог был готов. Я так ничего и не сказала, но теперь я точно знала: слова не нужны.