Моя Америка

Все работники ресторана, за исключением хозяев-греков, были цветными. Мы получали 70 центов в час — гораздо меньше минимальной расценки профсоюза, которого здесь, конечно, не было. Все работники знали, что их бессовестно эксплуатируют, но иного выбора не имели. Либо плохо оплачиваемая работа, либо никакой. Мне удалось продержаться до приезда жены Джесси с Юга, где она собирала хлопок за три доллара в день.

Через некоторое время я возобновил боксерские тренировки в зале «Мидвест», расположенном на другом конце города. В тренировочных целях я шел пешком через весь город, что составляло десять — пятнадцать километров в день. То, что я видел на своем пути, было не для глаз туристов. За блестящими мраморными фасадами располагались кварталы ветхих лачуг, населенных такими же задавленными и эксплуатируемыми людьми, как и в любом другом гетто.

Каждое утро, семь дней в неделю, я проходил мимо пьяниц, спавших

в сточных канавах. В подворотнях сидели те, кто еще мог держаться в вертикальном положении, и делились содержимым винных бутылок с товарищами, которые обшаривали мусорные бачки в поисках корок хлеба и гнилых фруктов.

По обеим сторонам Вест-Мэдисон-стрит высились серые здания, в которых помещались дешевые ночлежки, винные магазины, конторы ростовщиков и бары со стружкой на полу, хорошо впитывавшей кровь после драк. Большие неоновые вывески на фасадах домов извещали: «Открыто 24 часа в сутки», «3 стакана виски за ту же цену, что 1!», «Постель — 50 центов за день, 75 центов — за ночь!»

Здесь же нашли себе приют донорские пункты и миссионеры — старые священники с грязными воротниками и только что окончившие духовную школу молодые энтузиасты. Последние играли на гитарах и тамбуринах, хлопали в ладоши и пели:

Придите к господу,

Иисус услышит ваши молитвы.

Бездомный американский люмпен-пролетариат наслушался этих песен до отвращения, бродя по гетто и клянча еду у богатых.

Вблизи конторы Армии спасения находился невольничий рынок, куда каждое утро приезжали грузовики и забирали живущих случайным заработком людей на грязную, непосильную работу вне контроля профсоюзов.

В американских гетто, подобных чикагскому, витает дух угнетения, голода и смерти. Добавьте к этому постоянный вой полицейских сирен, пожарных машин и карет «Скорой помощи», а также всех этих бездомных, беспомощных людей — и вы получите правдивую картину самой богатой страны мира.

После двух часов ходьбы я был у цели. Тренировочный зал «Мидвест» выстроен в городском районе Чичеро, где когда-то располагалась штаб-квартира Аль Капоне. Свой запас самогона он хранил в ратуше. Однажды Аль Капоне сбросил здесь с лестницы начальника полиции района.

Это в Чичеро Мартину Лютеру Кингу пришлось спасаться от толпы белых, швырявших в него камнями. Чернокожие не живут в этом районе, он населен исключительно иммигрантами, многие из которых — члены нацистской партии и расхаживают со значками-свастиками на лацканах пиджаков.

Старая поговорка гласит: «Если ты чувствуешь запах пороха, значит, ты в Чичеро!» Один черный парень оказался здесь, перепутав Чичеро с Чикаго. Он стоял и ждал на остановке автобуса, когда на машине подъехала компания белых подростков. Они закидали его камнями, а когда он упал на мостовую, набросились с молотком и по очереди били, пока он не умер. Я часто проходил мимо этой остановки и каждый раз, когда нужно было перейти улицу и я оказывался в толпе белых людей, к сердцу подползал страх. Поесть в каком-нибудь ресторане в Чичеро было для меня невозможно.

Зал «Мидвест» помещался в отеле того же названия. Отель видел лучшие дни. Когда-то он был пристанищем богатых бездельников и гангстеров. Теперь здесь останавливались в основном пенсионеры, наслаждавшиеся паровой баней и искусными массажами.

Ринг установили в прежнем бальном зале отеля. Теперь его заполняли потные боксеры, которые лупили друг по другу либо по мячам и мешкам с песком.

Тот, кто хотел участвовать в прибыльных матчах в Чикаго, должен был обращаться к Иззи Шварцу. В его руках находились не только зал «Мидвест», но и практически все коммерческие телематчи, передававшиеся с чикагского стадиона. Владельца стадиона звали Большой Джим Норрис. Он же владел и Иззи Шварцем.

Я дал знать Иззи, что не стремлюсь к участию в матчах, а хочу лишь сохранить форму до своего возвращения в Лос-Анджелес. Он нашел мне действительно отличного тренера по имени Джой Джонсон.

Наконец мне переслали пособие по безработице и на несколько дней я стал богатым негром. Со 150 долларами в кармане я смог съехать из общежития и снять дешевую комнату в Саутсайде, черном гетто Чикаго. Этот район напоминал Берлин на заключительном этапе второй мировой войны: разрушенные дома, брошенные машины без колес, старые кровати и сломанные холодильники, выброшенные на улицу, и малыши, копошащиеся в грязи.

Летом жизнь перемещалась на улицы. Взрослые сидели на пустых ящиках и резались в карты и шашки. Дети играли в бейсбол и прыгали через скакалку между движущимися автомашинами. Уличные торговцы продавали сильно перченные сосиски, мексиканские тамале и мороженое. Иногда можно было увидеть полицейских, украдкой входивших в дом, чтобы сделать нелегальные ставки у нелегальных букмекеров.

Женщины готовили обед, а из окон доносились голоса Махалии Джексон и Джуниора Уэллса:

В следующий раз, когда ты увидишь меня, ничто

не останется прежним.

До чего верна пословица «Не все то золото, что блестит»,

И, как говорится в Библии, пожнешь плоды того,

что посеял...

В этом районе можно было ходить много дней, не встретив ни одного белого лица. Все полицейские, пожарники и члены национальной гвардии, подавлявшие восстания черных базуками и танками, сами были черными.

Я поселился в отеле «Вернон». За 12 долларов в неделю мне дали комнату в подвале, в которой воняло от канализационных и газовых труб, проходивших под полом. В комнате имелись растрескавшийся стол, два кривоногих стула и электрическая лампочка, свисавшая с потолка. Пол был покрыт грязным пробковым половиком, скрывавшим некоторые из крысиных нор. У одной стены стоял свежевыкрашенный холодильник с тараканьими яйцами, у другой — двухконфорочная газовая плита, и тоже с тараканами.

В первую ночь мне не удалось поспать, так как крысы, бегавшие по стенам, до смерти напугали меня. На следующий день я выпил вечером немного холодного чая и поджарил сосиски. Чад от жареного мяса вызвал у крыс массовый интерес — они высыпали из своих нор и зло уставились на меня. Как только я погасил свет, то почувствовал, как по моим ногам поползли тараканы. Я вскочил и зажег свет: грязное постельное белье выглядело так, будто кто-то высыпал на него пакет из-под кукурузных хлопьев, наполненный тараканами.

Позже ночью я проснулся от писка крысы, застрявшей под холодильником. Пришлось убить ее ударом ботинка. Разойдясь, я убил еще одну крысу, которая бежала по полу.

Утром я зажарил два яйца, а потом вынес крысиные трупы и положил их поверх мусорного бачка на всеобщее обозрение. Я надеялся, что их увидят белые хозяева моего отеля, в котором пол скрипел, лестницы горбатились, лестничное освещение никогда не работало.

Чикаго — это беда зимой и ад летом. Зимой из Канады поступает леденящий, подобный острым иглам холод, и город покрывается сугробами. Летом врывается горячий влажный воздух с юга и проносится над городом, как дыхание умирающего льва.