Моя Шамбала
Шрифт:
– От Юсупа жена сбежала.
– У них же маленький ребенок!
– Бросила!
– коротко ответил Мухомеджан, зло разду-вая ноздри.
Вечером мать обсуждала эту историю с тетей Ниной.
– И ребенка не пожалела, стерва!
– тетя Нина искренне переживала за Юсупа.
– Да она сама еще ребенок. В пятнадцать лет замуж выдали, - мать тоже казалась расстроенной.
– А Юсупу шестнадцать было. Такие уж у них законы. Говорят, за нее калым большой заплатили. Ты же пом-нишь, как ее привезли братья. Приехали, побыли недолго и укатили назад, а ее оставили.
– Ведь насильно, Нин! Ребенок же совсем. Выйдет на ули-цу и смотрит издалека, как в классики
– А с кем уехала-то?
– Да, говорят, какой-то проводник, тоже татарин, увез.
– Может, прежняя любовь?
– предположила мать.
– Ну, любовь не любовь, - возразила Тетя Нина, - а ре-бенка бросать - последнее дело.
– Кто их, татар, разберет!
– вздохнула мать ...
– Ну вот, теперь слушай, - понизив голос, почти зашеп-тала тетя Нина.
– Иду я вчера, поздно уже, часов в семь, с работы. Начальник попросил остаться, кое-какие цифры свести. Иду, я, значит, смотрю, у их дома стоит "черный во-рон", и как раз Мурзу старого к машине два милиционера под руки ведут.
– За что?
– так же тихо спросила мать, и глаза ее не-произвольно расширились.
– Ты слушай!
– тетя Нина сделала паузу, недовольная, что ее перебивают, и снова зашептала.
– Смотрю, у ворот Мотя стоит, милиционерша. Я к ней: "Что, спрашиваю, натворил такого старик, что его мили-ция забирает?". Мотя мне все и рассказала.
Знаешь Васильковского, зубного врача? На Дзержин-ской живет. Важный такой, пожилой уже.
– Слыхала. Поговаривают, что он с дочкой своей живет.
– Она ему не родная дочка. Это темная история, а мо-жет брехня. У девки какое-то душевное расстройство. Врачи вроде бы лечили, но без всякого толку, потом сказали, что ее надо замуж выдать. Станет жизнью половой жить, все пройдет. А девка еще несовершеннолетняя. Ну, отчим и уговорил мать, что чем отдавать кому-то в блуд, лучше он сам спать с ней станет, жена эта у него вторая, первая в войну умерла, а сын от первой жены в Москве, тоже врачом работает. А эта его баба в рот ему смотрит, не знает, чем угодить, ноги ему моет. Он только шикнет, и она трясется вся как осиновый лист. Это мне Валька, с которой мы рабо-таем вместе, рассказывала, а она от какой-то соседки Ва-сильковского слышала, - пояснила тетя Нина. Мать слуша-ла с нескрываемым интересом.
– Всему городу известно, что у Васильковского денег - куры не клюют. Дом на десяти запорах, и на ночь ставни наглухо закрываются изнутри, а во дворе собака-овчарка на цепи бегает. У него и табличка на калитке прибита: "Во дворе злая собака". А у Васильковского есть племянник, в музыкальном училище учится ...
Наверно, тетя Нина говорила про Владика, высокого тощего юношу с прыщавым лицом и длинными волосами. Его всегда видели с баяном, который тянул его к земле, и Владик для равновесия балансировал свободной рукой, от-ставляя ее в сторону...
– Так что с Васильковским-то? Убили что-ли? Племян-ник?
– не выдержала мать.
– Да никто его не убивал. Обокрали. А с ним удар слу-чился. Отнялся язык.
– Племянник обокрал?
– Почему племянник?
– удивилась тетя Нина.
– Ну, ты ж сама про племянника сказала?
– Так я потому сказала, что племянника тоже забрали, подозревают, что он навел воров, а то как бы воры узнали, где золото лежит?
– А татарин-то, Мурза, при чем?
– гнула свое мать.
– Тебе, Шур, рассказывать, так никаких нервов не хва-тит. Ты же сама сказать не даешь, - возмутилась тетя Нина и разом
кончила рассказ:– А золото продали Мурзе. Вот за скупку краденого Мурзу и арестовали.
– Господи, откуда ж у людей такие деньги?
– расстрои-лась мать.
– Не пару же колец продали.
Мать вопросительно посмотрела на тетю Нину.
– Да уж наверно. За парой колец никто и не полез бы, не стали б рисковать.
– А тех-то поймали?
– с надеждой спросила мать.
– Какая ты быстрая!
– тетя Нина криво усмехнулась.
– Так прямо и поймали.
– Но ведь нашли Мурзу, который скупил золото!
– не отставала мать.
– Ну, нашли. И что? Воры-то не сами небось золото продавали. А тот, кто продавал, уже тю-тю, давно и след простыл. А то отсиживается где-нибудь.
Почему-то мне вспомнился Курица, и я ясно предста-вил, как тот сидит на корточках у ворот своего дома и зорко оглядывает улицу, буравя своим черным тяжелым взглядом прохожих и коротко перебрасываясь одной-двумя фразами с шустрыми шкетами, которые изредка прошмыгивают мимо него, на секунду замедляя мелкий шаг.
Мать с тетей Ниной уже сменили тему разговора и го-ворили о какой-то тете Симе, и я, быстро запив ужин чаем, с куском черного хлеба, посыпанного сахарным песком, пошел дочитывать "Красного корсара" Фенимора Купера. А перед глазами все стоял Курица, который жил там же, на Дзержинской, где и врач Васильковский, И когда мои глаза стали слипаться, мне привиделся не капитан Хайдегер, пи-рат и контрабандист, бросивший вызов военному флоту английского короля, а Курица. Он беззвучно смеялся, и смех сотрясал его щуплое, уродливое тело, потом он вырос до каких-то немыслимых размеров, закрыл собой все види-мое пространство и погрузил все во тьму. Но вскоре тьма начала расплываться радужной оболочкой и приняла меня, окутав теплом и покоем, сделав мой сон радостным и без-мятежным...
Вадик, племянник врача Васильковского, просидел в КПЗ всего сутки. Он был виноват косвенно. Много болтал и выведать у него все, что ему было известно, жуликам не со-ставляло труда. К тому же племянник терпеть не мог своего дядьку и на каждом шагу рассказывал, какой тот жлоб: "На золоте сидит, а родная сестра в рваных туфлях ходит".
Через неделю пришел Мурза, осунувшийся, небритый и ссутулившийся еще больше. Золота купил он не много. "Два кольца, цепочку и золотые часы", - поведал нам Му-хомеджан.
Перед следователем клялся Аллахом, что не знал, что вещи краденные. Вряд ли ему поверили, но отпустили, ско-рее всего, из-за преклонного возраста.
– Кого-нибудь подкупил, - не поверила тетя Нина.
– С деньгами все можно.
Мать только пожала плечами.
Взяли Курицу и увезли на "воронке". Следствие по-дозревало его в организации кражи, но вскоре и он был ос-вобожден за недостаточностью улик. А после этого сразу взяли еще троих.
После суда стали известны подробности, которые мы уз-нали от Витьки Моти - все же его отец служил в милиции...
В дом к Васильковскому пришли среди белого дня, ко-гда он был один. Вошли так тихо, что он даже не заметил. Может быть, и слышал какой-то шорох, но не придал этому значения, инстинктивно полагаясь на собаку, немецкую ов-чарку Найду, озверевшую от цепи. От злости собака даже уже не лаяла, а хрипела.
Овчарка лежала недалеко от ворот, вытянув лапы и ус-тавившись стеклянным глазом куда-то в небо. Язык выва-лился и свисал до земли, а на нем застыла белая пена. Со-баке бросили через ворота кусок мяса, щедро начинённого цианистым калием, и она, даже не успев брехнуть как сле-дует, проглотила "угощение", хотела заскулить, но только жалобно пискнула и сдохла.