Моя Шамбала

– Хочешь молока?
– спросил фокусник Семена. Семен глупо улыбался и молчал.

– Хочет, хочет!
– кричали пацаны с парт.

Фокусник налил из бутылки в стакан молоко и дал Се-мену. Тот боялся какого-нибудь подвоха и не пил.

– Пей, Семен! Чего боишься?
– крикнул кто-то с зад-них парт. Семен поднес стакан ко рту и стал медленно пить молоко.

– Так, - радостно произнес фокусник.
– Ты мне должен за молоко два рубля.

Глаза Семена расширились, он испуганно посмотрел на нас, потом на фокусника и сказал едва слышно, заика-ясь:

– У-у меня нет.

– А как же быть? Молоко выпил, а заплатить не мо-жешь?

Фокуснику было весело, и он подмигивал нам, словно приглашая разделить его радость. Семен готов был прова-литься сквозь землю, он чуть не плакал и беспомощно гля-дел то на фокусника, то на нас.

Мне стало его жалко. И пацаны притихли и уже не разделяли веселья фокусника, а тот продолжал изгаляться:

– Что же мне с тобой делать? Может Розалия Проко-повна к тебе домой сходит.

У мамы ведь есть деньги?

– Нет у него денег? Чего пристал?
– раздался одинокий голос

– Ну, раз нет денег, значит отдавай назад молоко.

– У меня нет молока!
– выдавил из себя вконец расте-рявшийся Семен.

– Как это нет? Есть!
– объявил фокусник. Розалия Про-коповна, держите стакан. Фокусник согнул пополам Семе-на, надавил на живот, а руку его стал качать как колонку. В стакан, который держала Розалия Прокоповна, полилось молоко.

Пацаны захохотали, завизжали от восторга, а Семен стоял бледный, и из глаз его катились слезы.

– Сейчас я ему "покажу фокусы!
– шепнул я Пахому.

– А можно мне?
– я встал и пошел к столу.

Фокусник с недоумением посмотрел на меня, пожал плечами и сказал:

– Розалия Прокоповна, налейте молодому человеку молока.

Ассистентка налила стакан молока и с улыбкой протя-нула мне. Но, к всеобщему удивлению, стакан взял фокус-ник и выпил содержимое стакана до дна. Розалия Проко-повна открыла рот, чтобы сказать что-то, но снова закрыла, так ничего и не сказав. Глаза ее расширились, еще немного и полезли бы на лоб.

– Розалия Прокоповна! У него есть деньги?
– спросил я.

– Н-не знаю, я ничего не знаю.

Розалия Прокоповна была близка к истерике.

– У него нет денег, - сказал я, поворачиваясь к паца-нам.

– Качай, - орали восторженные зрители. Я согнул без-ропотно подчинившегося мне фокусника и стал качать его руку. Молоко фонтаном полилось на пол. Розалия Проко-повна лишилась дара речи и стояла беломраморной стату-ей, опираясь рукой на край стола, чтобы не упасть.

Я выпрямил фокусника, провел рукой перед его гла-зами и сел на место. Фокусник не понял, что произошло. Он недоуменно смотрел, как его ассистентка Розалия Проко-повна, которая, наконец, заговорила, заталкивает реквизит в чемоданы и все время повторяет:

– Родик, быстрей! Родик, идем быстрей!

– Молодец, Вовец!
– кто-то сзади легко стукнул меня ладонью по плечу...

– Зря ты это, Вовец! Только разговоры лишние пойдут. Тебе это нужно? Сам говоришь, что отец не разрешает тебе показывать всякие трюки на людях!
– выговаривали мне Пахом и Женька Третьяков!

– Да поганый мужик этот фокусник. Мне за Семена обидно стало,- оправдывался я, понимая, что не нужно бы-ло этого делать, и жалел, что не сдержался.

Глава 17

Дома после школы. У Каплунского. Набивалочки. Спор. Рассказ про Кума и Ореха. Кто они? Шпана?

Мать жаловалась отцу:

– Все руки сбила кирпичом. Когда хоть это кончится?

Каждая домохозяйка должна была отработать по три-дцать часов на расчистке города, и мать раз в неделю ходи-ла расчищать завалы разрушенных домов.

– А вам разве рукавиц не дают?
– удивился отец. Он приехал на обед и мыл руки перед умывальником, а мать стояла с полотенцем рядом.

– Дают, да не всем хватает.

Мать бросила работу в парикмахерской по настоянию отца, после того как его назначили директором Хладоком-бината, и по вечерам бегала на курсы кройки и шитья. У нее была швейная машинка "Зингер", приданое, которое она умудрилась сохранить, тащила с собой в эвакуацию, а потом привезла назад. Дядя Коля, отцов брат, приделал к машин-ке маленький моторчик и сделал ее электрической, чему мать радовалась как ребенок.

Бабушка Василина сидела в своей келье и плела круг-лый коврик из разноцветных лоскутов ситца, порезанных на полосы и связанных в бесконечную ленту, намотанную на клубок, похожий на футбольный мячик.

– Пришел, ангел божий!
– пропела ласково бабушка Василина, и, бросив свои крючки, притянула меня к себе и поцеловала в лоб.

– Некогда, баб!
– я вырвался из ее добрых рук и пошел на кухню, где мать накрывала отцу на стол. Женщины с ним никогда не садились. Они старались поесть до его при-хода и мать кормила его отдельно по старой домостроев-ской традиции.

– Вов, садись со мной!
– позвал отец.

– Да он уже пообедал, - ответила за меня мать.

– Как в школе?
– скорее по привычке спросил отец.

– Хорошо! Вечером расскажу!
– отмахнулся я и выско-чил за двери. Мы теперь собирались у Каплунского, где иг-рали в набивалочки и вели свои ребячьи разговоры. На улице становилось все холоднее. Уже мороз пощипывал уши, а без варежек мерзли руки. Снег падал, но не ложился и за день успевал растаять, оставляя слякоть, которая про-тивно хлюпала под ногами.

С нами не было только Мишки Монгола и Витьки Мо-ти. Мы их видели редко. Зато вся остальная компания в полном сборе разместилась на табуретках и кроватях, ожи-дая своей очереди бить внутренней частью стопы по кусоч-ку свинца, прикрепленного к кожице кроличьего или ци-гейкового меха, чтобы он планировал насколько это воз-можно.

Пацаны тоскливо смотрели, как Пахом подкидывает набивалку, и она летит выше головы и точно опускается на ногу Пахома, и, кажется, что конца и края этому размерен-ному полету не будет. А Пахом, словно издеваясь над нами, то замедлял, что ускорял темп, и набивалка летела к само-му потолку или едва отрывалась от ноги. Наши глаза друж-но поднимались и опускались вслед за набивалкой, а лица оставались серьезными, будто мы решали проблему мирно-го сосуществования двух систем.

– Пахом, не упернись, - ехидно оказал Каплунский.