Моя Шамбала

– Вова, - остановил меня отец, когда я встал, собираясь пойти на кухню, откуда доносился вкусный запах жареного лука.

– Подожди, раз уж мы заговорили о "моей войне"... Я хочу поделиться с тобой одним своим ощущением.

Я снова сел. Отец смотрел на меня, но было видно, что взгляд его обращен внутрь себя, и вряд ли он видел что-то перед собой.

То, о чем я расскажу, несомненно, тоже относится к не-обычным способностям человека, его психофизическим воз-можностям... Диверсия против нас была совершена, когда мы сопровождали груз через границу в нашу Туркмению. Ко-лонна сразу встала, потому что диверсанты взорвали голов-ную машину. Я со своим помощником, молоденьким лейте-нантом, назову его Н., находился на заднем сидении "Вилли-са". Вел машину наш шофер, старшина, туркмен Аман Сеи-дов. Услышав взрывы и увидев, что колонна стала, я хотел выскочить из машины, но не успел, "Виллис" тряхнуло, и все, казалось, утонуло в огне. Все дальнейшее ты тоже зна-ешь.

А теперь слушай. Я готов поклясться, что отчетливо видел снаряд, который прямой наводкой угодил в нашу машину. Раскаленная болванка лежала в машине, по ее стальной поверхности змеились огненные трещины, потом из них зловеще полыхнуло пламенем, а осколки начали медленно отделяться и плавно подниматься. И все это про-исходило бесшумно, как в немом кино. Куда-то исчез гро-хот взрывов, рев моторов, крики, пальба ...

Потом все обрело привычный ритм. Яростно взмет-нулся столб взрыва, рявкнуло, будто доской ударило по ушам, и я потерял сознание.

Отец замолчал, но через минуту заговорил снова:

– Я об этом ни с кем не говорил, потому что больше это похоже на бред больного воображения. Но недавно наш шофер, пожилой уже человек, Иван Терентьевич, член пар-тии, солидный человек, семьянин, рассказал историю, ко-торая с ним произошла уже здесь в мирное время. На него во время ремонтных работ стал падать с высоты более двух метров двигатель "Студебеккера". Ты представляешь, что такое двигатель грузовой машины. Это минимум полтонны. Когда Иван Терентьевич увидел двигатель, он был пример-но в 50 сантиметрах. И потом все остановилось. Иван Те-рентьевич оказался внизу, а двигатель потихоньку падает, а он от него сторонится, то есть, отползает. Он видел, как проплывает крышка клапанов, выхлопной коллектор про-ходит впритирку от его ноги, потихоньку входит в снег, а из-под снега поднимается пыль.

Я с интересом слушал в чем-то близкие мне ощущения и ждал, что дальше скажет отец.

– Так я думаю, - заключил отец, - что я все же успел выпрыгнуть из машины, хотя не представляю, как я мог ус-петь, и с какой дикой скоростью это должно было произой-ти, если снаряд разрывался в это время в машине.

Отец посмотрел на меня, словно ожидал какого-то объяснения, но я только пожал плечами.

– Но ведь и твой Иван Терентьевич успел отползти, ко-гда мотор был в 50 сантиметрах от него.

– Да, успел. В этом-то и штука. Я тоже успел, а лейте-нант и старшина на кусочки...
– Видимо, природа заложила в человека исключительные способности, которые мы вольно или невольно игнорировали и подавляли, пока не потеряли вовсе. Ведь науке известно, что мы в своей актив-ной деятельности успеваем использовать лишь незначи-тельную часть возможности мозга. Значит, сынок, можно предположить, что у тебя, например, заработала какая-то часть мозговых ресурсов, которая не работает у обычного человека. Но, с другой стороны, как физически можно в ог-раниченное время произвести такие действия, которые не укладываются в этот временной интервал. Это же невыпол-нимая работа для мышц.

Я очень внимательно слушал. Мне было интересно, но я не знал, что сказать в ответ. Я понимал эту постоянную боль и тревогу отца за меня. Он еще и еще раз искал объяс-нения аномалий в моем сознании, чтобы убедить меня, что я нормальный человек и ничем не отличаюсь от других, хо-тя мне казалось, что его это беспокоило больше, чем меня самого. Я давно сжился со всеми своими отклонениями, и они не слишком беспокоили меня.

– Шахматисты, ужинать, - позвала мать.

– Сашенька, я ужинать не буду. Принеси мне чаю в по-стель. Что-то я устал сегодня, - попросил отец.

– Голова?
– глаза матери беспокойно посмотрели на отца, а в голосе звучала тревога.

– Да нет. Все хорошо. Просто хочется полежать. У меня книжица интересная.

Я полистал эту книжицу еще днем. Это была книга "Болезни памяти" Теокюля Рибо, изданная в Санкт-Петербурге в I88I г.

Рибо утверждал, что мозг может прибегать к обработ-ке информации в ускоренном темпе. Он описывал ощуще-ния людей, переживших повторно события своей жизни в состоянии смертельной опасности. В книге был приведен случай, когда человек избежал смерти лишь потому, что ус-пел лечь между железнодорожных рельсов. За время сле-дования над ним поезда он снова пережил свою жизнь.

Где отец только выкапывает эти книги?!
– подумал я.

Глава 20

Арест старого Мурзы. Жена Юсупа. Зубной врач Васильковский. Ограбление.

Я с аппетитом уплетал зажаренную в сале целую кар-тошку и хрустел соленым огурчиком бочковой засолки, ко-гда пришла тетя Нина.

– Приятного аппетита, жених, - улыбаясь, сказала она, по обыкновению подшучивая надо мной.

– Угy, - буркнул я, стараясь не обращать на нее внимания.

– Юрий Тимофеевич дома?
– тихо спросила Нина мать.

– Отдыхает. Что-то ему нездоровится сегодня.

– Слушай! Что я тебе расскажу, - уже без опаски, что может помешать отец, затараторила тетя Нина.
– Знаешь старого Мурзу?

– Это Мухомеджан что-ли?
– стала вспоминать мать.

– Да ты что, Шур! Мухомеджан - это молодой, у него мать. Там отца нет. У того сестра горбатенькая. А этот живет рядом. Ну, у него дочка грудастая такая, Зульфия, и сын Юсуп.

– Да помню, помню, - перебила тетю Нину мать.
– От которого жена сбежала, а Мурза его дед.

– Какой тебе дед? Отец он ему.

– Как отец? ... Ну, ты меня убила! Юсупу-то лет семна-дцать будет. Сколько же тогда Мурзе?

– Да без малого восемьдесят.

– Это, значит, Юсуп родился, когда Мурзе за шестьдесят было, - все подсчитывала мать.

– Выходит, так, - согласилась тетя Нина.

Я хорошо помнил сцену, когда из дома во двор выско-чила разъяренная старуха Джамиля, которую все звали просто Милой, и стала сыпать проклятиями, грозя кулаком в небо, перемешивая татарские слова с русскими:

– Чтоб тебе сдохнуть, сука! Чтоб твои глаза бесстыжие закрылись навсегда! Чтоб твоим родителям мучиться до конца дней своих!

Она завыла и стала рвать на себе волосы, потом упала на колени, возвела руки к небу и с надрывом, словно, вы-плескивая отчаяние вместе с душой, выкрикнула:

– За что, Аллах, ты так покарал нас? Или мы меньше правоверные, чем другие?

Из дома выбежали Зульфия и Юсуп, ухватили Милу под руки и утащили волоком в дом.

– Чегой-то она?
– спросил удивленный Самуил Мухо-меджана.