Мучимые ересями

Поэтому сейчас Кайлеб сидел в походном кресле рядом со столом, стоявшим в центре палатки, глядя на Рожира, а офицер-тыловик нервно сцепил руки за спиной.

— Что вы имеете в виду, говоря, что они не думают, что я серьёзен?

— Ваше Величество, я пытался объяснить им это. Они просто не верят.

Мерлин не был сильно удивлён, услышав это.

Кайлеб и его командиры деловито изымали каждый мешок риса, каждую корзину пшеницы, каждое зерно, каждую лошадь, корову, тяглового дракона, цыплёнка или свинью, которых их фуражирным отрядам удавалось найти. Это не застигло врасплох местных жителей, как бы сильно они этим ни возмущались. В конце концов, армии реквизируют продовольствие и грабят фермеров. Ожидать, что они этого не сделают, было примерно так же разумно, как ожидать, что ураган не прольётся дождём, хотя конкретно эта армия отличалась удивительно малым количеством изнасилований, которые часто сопровождали грабёж.

Однако, в данном случае, Кайлеб собирал продовольствие и другие припасы не пропитания для своей собственной армии. Он собирал эти предметы главным образом для того, чтобы лишить их Гектора, хотя он также был вполне готов использовать эту конфискованную еду, чтобы накормить пленников, которые когда-то были армией сэра Корина Гарвея. Хотя, конечно, эта конкретная разница в подходе к делу не имела абсолютно никакого значения для несчастных первоначальных владельцев продуктов питания, животных и сельскохозяйственного оборудования. Что действительно имело для них определённое жгучее значение, так это то, что, в отличие от подхода практически всех других армий, морпехи фактически выдавала расписки за реквизированную частную собственность. Расписки, которые должны были быть погашены реальными, живыми деньгами по окончании военных действий. Причём в этом вопросе Кайлеб намеревался на всю катушку использовать казначейство, находящееся в настоящее время во владении Гектора, чтобы заплатить за них.

Это было невиданное ранее изобретение, пришедшее в голову Кайлебу совершенно самостоятельно. Как он уже говорил, одним из лучших способов победить пропаганду «Группы Четырёх» было завоевать доверие тех людей, которые действительно контактировали с Черис, конкретными делами, а не повторяющимися бортовыми залпами.

— Позвольте мне уточнить, — сказал он наконец. — Вы хотите сказать, что корисандийские фермеры отказываются принимать расписки, которые выдают наши фуражиры?

— Более или менее, Ваше Величество. — Рожир слегка пожал плечами. — Некоторые из них берут их, но не прилагают особых усилий, чтобы следить за ними. А другие, я боюсь, продают их любому «достаточно глупому», чтобы предложить им за них живые деньги на месте.

— По какому обменному курсу? — спросил Кайлеб, прищуриваясь.

— Большинство из них готовы согласиться и на сотую часть от марки, Ваше Величество, — вздохнул Рожир, и челюсти Кайлеба зловеще сжались.

— И эти столь щедрые спекулянты — черисийцы? — ледяным тоном осведомился он.

— Некоторые из них, — признался Рожир. — Возможно, большинство. Я не знаю на самом деле. Я только знаю, что местные жители считают наши расписки не стоящими той бумаги, на которой они написаны. Я нисколько не удивлюсь, если некоторые из них используют их в своих туалетах, Ваше Величество.

— Понимаю.

Мерлину, из выражения лица Рожира и языка его тела, было очевидно, что лично он считает стремление Кайлеба действительно возместить ущерб гражданам страны, с которой он в настоящее время воюет, в лучшем случае донкихотством. На самом деле, тыловик, казалось, находил всю эту идею почти аморальной. Возможно, это казалось ему каким-то неестественным актом типа инцеста. Он не собирался прямо говорить об этом в присутствии Кайлеба, но по его мнению было совершенно ясным, что если корисандийцы решили не принимать или выбрасывать предложенные им расписки, то это их забота, а не его.

— Слушайте меня внимательно, полковник, — сказал Кайлеб после короткой паузы. — Политика Имперского Флота и Имперских Морских Пехотинцев будет заключаться в том, что мы заплатим гражданским владельцам за то, что мы у них отбираем. Гражданским владельцам, полковник. Я не собираюсь платить кучке жадных черисийских спекулянтов вместо людей, чью собственность мы забрали на самом деле.

— Ваше Величество, я понимаю это, но…

— Я ещё не закончил говорить, полковник.

Рот Рожира закрылся с почти слышимым щелчком, и Кайлеб одарил его холодной улыбкой.

— Боюсь, что ваши писари обнаружат, что нагрузка на них станет немного тяжелее, — продолжил император. — С этого момента, расписки на конфискованное имущество не подлежат передаче. Они будут считаться действительными только в том случае, если их предъявит лицо, которому они были первоначально выданы, или, в случае его смерти, его законные наследники. Это понятно?

— Да, Ваше Величество! Но… как мы сможем доказать, что индивидуум, предъявивший расписку, действительно тот, кто получил её изначально? А что будет, если кто-то потеряет расписку?

— Вот почему ваши писари будут работать немного усерднее, полковник. Во-первых, я хочу получать дубликаты всех расписок, которые мы выдаём, с указанием даты, времени и места, подаваемые каждой фуражирной командой каждый день, в дополнение к записям в ваших бухгалтерских книгах. И я хочу, чтобы были записаны имена по крайней мере двух свидетелей, подтверждающих, что имя человека, которому была выдана расписка, указано в расписке правильно. Те же самые два свидетеля смогут опознать этого человека перед офицером казначейской службы, если это будет необходимо.

Лицо Рожира вытягивалось всё больше, по мере того как он представлял себе дополнительную работу, но один взгляд на выражение лица императора предостерёг его от споров. Кайлеб подождал несколько секунд, затем откинулся на спинку своего походного стула и склонил голову.

— Есть ещё что-нибудь, что нам нужно обсудить, полковник? — любезно спросил он.

Рожир почти судорожно покачал головой, и император улыбнулся.

— В таком случае, полковник, я вас больше не задерживаю. Я уверен, что у вас есть очень много дел, которые нужно сделать.

.X.

Королевский Дворец,

Город Теллесберг,

Королевство Черис

— Ты уверена, что это хорошая идея, Шарлиен?

Императрица Шарлиен замерла, с бокалом вина на полпути к губам, а её глаза прищурились, когда она склонила голову набок, глядя на герцога Халбрукской Лощины.

Её отношения с дядей не столько улучшились за последние несколько месяцев, сколько перешли в состояние взаимного изнеможения. Он по-прежнему не скрывал своего неодобрения её браком и и её решением встать на сторону Черис против Храма. Так же ни один из них больше не притворялся, что Шарлиен не взяла его с собой в Теллесберг именно из-за этого неодобрения. Несмотря на её беседу с архиепископом Мейкелом, их отчуждённость друг от друга причинила ей больше боли, чем она могла выразить словами, и она предприняла сознательное усилие, чтобы сохранить, по крайней мере, их семейные отношения, поскольку было очевидно, что их политические отношения были в значительной степени разрушены. Она знала, что он по-прежнему любит её, и они оба делали вид во время своих совместных ужинов дважды в пятидневку, что политики не существует.

Что делало его вопрос неожиданным, а также объясняло, почему она обнаружила, что борется с инстинктивным всплеском автоматического, обиженного раздражения.

— Какая идея, дядя Биртрим?

Она изо всех сил постаралась скрыть раздражение в своём тоне, но притворяться перед кем-то, кто всегда был так близок к ней, было гораздо труднее, и его губы на мгновение напряглись. Затем он отодвинулся от стола и положил локти на подлокотники своего кресла.

— Вообще-то, Шарли, — сказал он, впервые за долгое время назвав её детским прозвищем, — говоря так, я не имел в виду ни одно из твоих, хм, политических решений. Или, во всяком случае, не конкретно их политические аспекты. — Он легко, с оттенком нежности, улыбнулся. — Я говорил о твоей выездной экскурсии.