«Муромцы» в бою. Подвиги русских авиаторов

Зачем же им стрелять? А посему мы целых 10 верст шли без единого выстрела, что и приводило Панкратьева

в немалое смущение.

Идем по Золотой Липе. Мимо проходят Потуторы, Котов, Вожакув, Носув. Виднеется уже Завалув.

Вдруг, чтс это? Пехота? Конечно, пехота. Настоящие биваки за горкой, да какие громадные! Тут много: раз,

два... не меньше пяти батальонов. И стоят, как стаивали лет 50 тому назад Бегу к фотографам, прошу снять

особо, отмечаю на карте Но вот поворот позиции к юго-западу. Доходим до Пано- вице и поворачиваем домой.

Уже давно бродим, как бы с бензином неувязки не было! Сегодня чистая разведка, ни одного патрона даже не

выпустили, особенно боялись спугнуть бивак пехоты.

Дома удивительно радостное настроение. До позднего вечера возня с расшифровкой и подклейкой

отлично вышедших, несмотря на мглу, фотографий. Правда, и высота у нас была небольшая. Нет, все-таки

каково — 45 верст позиции в один полет, да еще разведка с полным комфортом, как с балкона пятого этажа.

Оказывается, большие машины и для этого весьма недурны. Могут не только бомбы таскать.

Штаб доволен и сообщает, что по телеграмме были взяты пленные, которые и подтвердили прибытие

дивизии турок. Наши еще нажимают. Немцы подаются назад. Опять массы пленных. Штаб просит

перебраться в Микулинце, так как сам перебирается в Тарнополь. 7-го вылетаем в Микулинце. Но по

телеграмме — отставить, и в тот же день обратно. Павлик перелетел туда на «Сикорском-16» вполне

благополучно, но при возвращении заплутал. Мы издеваемся на тему, что около Микулинце не было Ходач-

кова (деревня около Колодзиевки, по которой всегда ориентировался Павлик). Штаб остается в Бучаче, куда он

переехал, и просит нас перебираться поближе.

Ищем аэродром. Побывали в Монастержиско. Жители рассказывают ужасы наших налетов,

показывают развалины и блиндажи, которые они нарыли. При нашем приближении от коменданта города

высылался трубач на лошади, возвещавший приближение «страшного суда». Все колокола поднимали звон —

сигнал прятаться. Рассказывали о взрывах склада снарядов, прибавляя: «Жить не можно было». Хотели было

снять показания, особенно с местного ксендза, который сперва охотно рассказывал, но, увидав, что

записывают, тотчас же замолчал. Так и проехал мимо носа мой Георгиевский крест. Близко, близко, а все

никак не дается.

Аэродромов и помещения вблизи Монастержиско нет. Возвращаемся назад и долго говорим о

парадных встречах в Монастержиско с колокольным звоном и трубными звуками, опять же и пальба,

очевидно, бывала немалая.

Наши рыболовы вытащили из пруда в Колодзиевке винтовку, потом другую. Придрались к случаю,

тем более что управляющий давно уже вел себя невозможным образом, с явной наклонностью к шпионству.

Один раз мы его даже арестовали в его квартире с приставлением часового, за то, что, несмотря на наши

указания, он велел наметать стога сена на аэродроме. Предложили немедленно убрать. Он сказал, что это

невозможно сразу, будет убрано в три дня. Через 4 часа по приставлении часового стога оказались убранными,

и часового сняли. Теперь же немедленно дали знать в штаб, а сами достали сети, спустили наполовину пруд и

занялись ловлей рыбы. Целых три дня питались отличной рыбой, правда, вытащили еще одну винтовку и ка-

рабин. Пан сидит под арестом у начальника гарнизона в Скалате. Но обыватели говорят, что его скоро

выпустят.

13-й корабль нашел аэродром и дом в Чорткове. Мы туда перелетели, но это все никуда не годится.

Сейчас же поехали в Ягельницу и нашли вполне пригодным замок и аэродром около. Тотчас же перелетели

туда. А 13-го все нет. Погода неподходящая. Угнали у них оставшийся автомобиль «Фиат». На другое утро

корабль показался в воздухе!

12 августа летали над облаками в районе Иезуполь- Маркова. Федоров что-то видел сквозь облака. Я

не успел ничего толком рассмотреть. При этом нас всю дорогу отчаянно качало. Наши ездили на юг во вновь

взятые города. По дорогам — вереницы пленных. Австрийцы идут с песнями и цветами, немцы — в строгом

порядке, офицеры отдельной группой впереди. Утром на ночевке наши попали под бомбы. Публика

издевалась над Павликом, принявшим это дело всерьез и делавшим большие глаза на каждый разрыв.

Вообще, Павлик за свою простоту часто подвергался мистификациям. Вот, например, история с

мухами.

—

Павлик, обрати внимание, как мухи боятся артиллерийского обстрела.

Павлик поражен:

—

Как так?

—

Да очень просто: смирные становятся, руками брать можно, никуда не летят.

И вот в первый же после этого разговора полет, как только начался артиллерийский обстрел, я ему и

говорю: «А ну, посмотри на мух!» Павлик протягивает палец, трогает муху. Она не летит. Он поражен

донельзя и берет ее руками. Вот мы уже давно перешли свои позиции. Павлик сменился с управления. Я ему

напоминаю: «А ну, тронь теперь муху». Павлик только протягивает палец — муха тотчас же слетает. Павлик

поражен окончательно, но принимает факт на веру, даже рассказывает об этом за столом. Конечно, общий

хохот. За разъяснениями Павлик обращается ко мне.

—

Дурень ты! Просто высота большая, у мухи мотор слабый и совсем не тянет.

Павлик сначала тоже не доверяет. Но тут дело для него уже ясное, и он успокаивается. Дело в том, что

он видел только факт, но не причину. Обычно я доводил корабль до 2000 м и шел разбираться с бомбами, а

Павлик садился за штурвал. Когда его сменяли, то высота уже была боевая, и ему приходилось быстро бежать

назад, надевать шлем, перчатки и браться за пулемет. Когда шли обратно, то при переходе позиции за штурвал

опять-таки садился он и сменялся только на какой-нибудь тысяче метров. Тогда мухи уже оттаивали, летали

по каюте и даже имели тенденцию приставать.

Был крайне поражен, прочтя в приказе по эскадре, что я давным-давно назначен командиром «Ильи