Мы, мутанты

Кеннеди запнулся и закусил губу.

– В конце концов отец решил, что ей надо сделать лоботомию, – решительно закончил он. – Врачи уверили, что это поможет справиться с перепадами её настроения. Вот только после этого она окончательно стала инвалидом, даже сама себя обслужить не может. Мать была в ярости, что отец предпринял такой шаг, даже не посоветовавшись с ней, но что она могла поделать? Вот так и получилось, что той Розмари уже нет, хотя она вроде как жива и даже физически здорова. Не знаю, что там теперь с перегорающими лампочками.

– Так вы с ней с тех пор ни разу не виделись? – спросил потрясённый Чарльз.

– Мы обеспечили ей хороший уход, – Кеннеди пожал плечами. – Мать и Юнис навещают её время от времени. Больше ей ничем помочь невозможно.

Он замолчал, раскуривая сигару. Чарльз тоже молчал. Перед его мысленным взором мелькали те же картинки, что только что появились в памяти Кеннеди: миловидная, даже красивая девушка, ласковая дочь и сестра, огорчающаяся из-за своего отличия от других и не способная понять, в чём же это отличие заключается… Сейчас она ведёт жизнь вынужденной затворницы, и кто знает, что творится у неё на душе, на искалеченной душе ребёнка, жертве стремления своего отца непременно сделать дочь удобной. Семья просто… забыла о ней.

Кеннеди выпустил клуб ароматного дыма и внимательно посмотрел на Чарльза. «Осуждаете?» – хотел спросить он. И не спросил. Потому что как бы Чарльз не ответил, кому-то из них пришлось бы оправдываться – либо за бесчувствие к сестре, либо за осуждающее молчание. И Чарльз, несмотря ни на что, не мог не отдать должное такту собеседника.

– И вот с такой наследственностью мы продолжаем плодиться и размножаться, – вместо этого сказал Кеннеди. – Наша традиция, против которой не пойдёшь – чем больше детей, тем лучше. У Роберта этим летом родился уже восьмой ребёнок, и, помоги им с Этель Бог, кажется, они не собираются останавливаться на достигнутом. У меня самого двое… или трое, если считать Патрика… и если б не мои болячки, могло бы быть больше.

Он грустно улыбнулся, испытывая настоящую нежность при мысли о детях.

– Всё-таки Джеки ангел, – подытожил он, – не могу не признать, как мне с ней повезло.

С последним Чарльз с готовностью согласился.

Лэнгли за время отсутствия Чарльза ничуть не изменился. Всё те же безликие коридоры и похожие кабинеты со снующими туда-сюда деловитыми людьми в строгих, преимущественно тёмных костюмах. Наверное, место работы так действовало – о какой бы ерунде ни думали работники ЦРУ, вид у них всегда был такой, словно они прямо сейчас решают проблемы государственного масштаба. Различие было в том, что на этот раз, чтобы попасть к Церебро, не нужно было выходить на лужайку и подниматься в металлическую башенку. Наоборот, пришлось спуститься в обширное подземелье. Антенны были выведены наружу, а вот шлем и пульт управления при воссоздании прибора сочли за благо на этот раз упрятать под землю.

Что ж, едва ли это помешает работе, думал Чарльз, примериваясь к шлему. Кое-что при воссоздании даже усовершенствовали – шлем больше не напоминал миску для супа, он плотнее облегал голову, и к тому же его больше не держала спускающаяся с потолка металлическая лапа. Теперь, снимая, его нужно было вешать на специальную подставку, и жгут проводов, тянущийся от макушки к пульту, слегка напоминал рыцарский плюмаж.

Накануне Чарльз прошёл медицинское обследование, выявившее, что в целом он здоров, если не считать последствий черепно-мозговой травмы. Насчёт последней доктор повздыхал, выписал таблетки и обрадовал известием, что головные боли могут остаться до конца жизни, а потому Чарльзу крайне желательно не перенапрягаться и не пить ничего крепче кока-колы. Поколебавшись, Чарльз всё-таки решился задать тревоживший его вопрос, хотя и сознавал, что едва ли доктор, никогда раньше не имевший дело с телепатами, сможет дать на него исчерпывающий ответ:

– Скажите, а как насчёт телепатической деятельности? Я собираюсь опробовать прибор, который усилит мой дар. Как вы думаете, это не причинит мне вреда?

– Ну-у… – задумался врач. – Вы ведь практикуете телепатию с детства?

– Да, с девяти лет.

– Тогда, полагаю, для вашего мозга это занятие так же привычно и естественно, как обработка слуховой и зрительной информации. Так что рекомендации будут те же: занимайтесь, но не переусердствуйте. И если почувствуете себя хуже, прекращайте.

И вот теперь Чарльз стоял здесь, наблюдая за суетой техников, заканчивавших последние приготовления перед сеансом, и чувствовал, как новые воспоминания о прошлом занимают своё место в его голове так легко и естественно, словно никогда её и не покидали. Казалось, что всё было только вчера. Помнится, во время первого испытания Церебро на себе у него не было никакой тревоги, хотя перед ним был совершенно непонятный, несмотря на все объяснения Хэнка, прибор, и никто не мог сказать, как он себя поведёт. Но все зловещие намёки Эрика пропали втуне: Чарльзом владели любопытство и азарт исследователя, а также нетерпение сродни тому, что испытываешь накануне Рождества, когда подарки уже лежат под ёлкой, но открывать их ещё рано. Возможность увеличить свои и без того неслабые способности – шутка ли? Боже, как же молод и беспечен он был тогда, как же самоуверен и неосторожен! Неужели с тех пор прошло всего лишь около полутора лет?

– Готово, мистер Ксавьер, – с почтительностью, продиктованной скорее опаской, чем уважением, окликнул его один из техников. Чарльз кивнул и поднялся на небольшой круглый помост в центре зала. Осторожно взял в руки шлем и надел его на голову. Стоявший напротив него Гайрич, бог знает зачем настоявший на своём присутствии, нахмурился и сложил руки на груди. Чарльз кивнул техникам и прикрыл глаза, готовясь к началу. Защёлкали тумблеры, вспыхнули лампочки. И Чарльз провалился куда-то в бормочущую, заполненную чужими мыслями и чувствами пустоту.

Но ощущение падения, сродни тому, что испытываешь в тронувшемся вниз лифте, было недолгим, перейдя в ощущение полёта. Чарльз нёсся вперёд, стремительный и невесомый, а вокруг него колыхалось море звёзд – сияющих людских разумов. Или это разумы неслись сквозь него. Их были миллионы, звёздное море простиралось вокруг, насколько хватало глаз, и дальше, за пределами видимости. Как найти среди них одну-единственную нужную звезду? Как выглядят мысли Эрика?

Надо отфильтровать, подумал Чарльз. Если удастся сосредоточиться только на мутантах, станет легче. Он уже делал такое раньше: сосредотачивался на нужном ему сознании, отсекая мысли случайных людей. И сейчас это удалось ему с лёгкостью, даже несколько его удивившей. Вспыхивавшие иным цветом звёздочки мутантских сознаний стали ярче, в то время как все остальные померкли. Звёздное море поредело, вокруг стало темнее. И всё равно их оставалось головокружительно много.

В свои прошлые разы он искал наугад – ему было всё равно, какой мутант найдётся, лишь бы подходил по возрасту. Теперь же задача усложнилась многократно, а может и вовсе стала невыполнимой. Но Чарльз не спешил отчаиваться. Он скользил по этому бескрайнему звёздному океану, чутко прислушиваясь, как всегда, когда хотел найти конкретного человека, хотя никогда ещё этот человек не находился дальше соседней комнаты. Его полёт, казалось, не имел определённой цели… но спустя какое-то время один из огоньков впереди стал ярче. Он рос по мере того, как Чарльз приближался к нему, и бормотание остальных голосов стало тише, сменяясь течением мыслей одного-единственного мутанта. Это он, не без трепета понял Чарльз, это Эрик. Церебро сработало безупречно, и Чарльза притянуло к нужному ему сознанию как магнитом. Да, он ни разу не слышал мыслей Эрика с тех пор, как очнулся от комы, но никому другому они принадлежать не могли. Эта сдерживаемая сила, и затаённая привычная горечь, уверенность, и злость, и упрямство…

Иногда Чарльз жалел, что на свете не существует телепатических зеркал. Что он мог бы увидеть, если б взглянул со стороны на себя самого?

Темнота начала рассеиваться, явив внутреннему взору Чарльза не только мысли Эрика, но и окружающую его обстановку. Он сейчас много южнее меня, понял Чарльз, но всё же не в другом полушарии. И даже не в Мексике. По-южному стремительные сумерки погрузили дом, где сейчас находился Леншерр, в темноту, и в комнате горел уютный торшер. Эрик что-то читал, сидя под ним, и Чарльз с любопытством прислушался к эху отдающихся в его сознании книжных слов. «Охотники за Линкольном», надо же, любопытно, чего Эрика повело на фантастику?