Мы сделаны из звёзд

Дрожащие от холода и страха, мы с Ли к тому времени уже успели прикинуть свой потенциальный срок в тюрьме, количество татуировок, которые там набьем, придумали друг другу позывные и план собственных похорон.

После сильной вспышки ярости от увиденных расписных стен своего дома мистер Ернандес обошел свой задний двор по периметру и, ничего не обнаружив, почти исчез за входной дверью. Мы были так близко к спасению. Как вдруг позади нас раздался сильный треск.

Ли тихо выругалась и обернулась. Незамеченное нами окно в стеклянной раме, прислоненное к основанию лестницы, упало и разбилось на кучу ошметков.

До того, как мистер Ернандес сунулся проверять, сколько черепов ему нужно снести своим дробовиком, я схватил Ли за руку и потащил подальше от нашего чокнутого на голову учителя испанского.

Побросав в сугробы баллончики с краской, мы помчались как угорелые. Нам вслед доносились настоящие выстрелы, ведь пули у Ернандеса были нихрена не холостые. Сердце у меня подпрыгивало каждый раз, когда очередной залп оглашал округу.

Навряд ли, конечно, он успел разглядеть наши лица или даже фигуры — мы бежали быстро, изворотливо, то и дело нагибаясь, чтобы не подхватить затылком пулю. Издалека уже начала греметь полицейская сирена, которая подняла на уши почти весь жилой квартал прямо посреди ночи. Во всех домах поврубался свет, людям так и не терпелось посмотреть на жизнь, которая в кои-то веки происходила на улицах в этой части города.

Нам с Ли смотреть на все это совсем не хотелось. Пробежав уже третью по счету автобусную остановку, мы не выдержали и без сил повалились прямо в хрустящий под нашими спинами сугроб, и не выдержав, оба рассмеялись, прикрыв лица руками. Пар обрывками валил из рта в морозный воздух, снег щекотал волосы на затылке, а конечности уже почти начали отниматься, утопленные в огромном сугробе, но мы все еще смеялись в дикой истерике, которую заглушила полицейская сирена, раздавшаяся где-то поблизости от нас.

Ли вытерла слезы с глаз, почти перестала хохотать и поднялась на локте, чтобы посмотреть на меня. Я к тому времени уже отдышался и достал из кармана куртки пачку сигарет.

Пододвинувшись ближе, Ли нависла над моим лицом, внимательно разглядывая.

— Что такое? — вместе с дымом выдохнул я.

— Я давно не слышала, как ты смеешься, — заметила она. — Горько, расчетливо, в вечной готовности, что что-то плохое может произойти. Каждый раз так и жду, что после очередного приступа смеха ты заведешь какую-нибудь профессорскую лекцию об электродинамике.

Ли иногда сбивала меня с толку своими пространными рассуждениями и замечаниями. И сейчас был как раз тот самый случай.

— Ты, что, хочешь лекцию об электродинамике? Я могу тебе ее устроить, — улыбнулся я.

Концы ее длинных черных волос касались ткани куртки на моей груди, а черные глаза напротив моих ничего не скрывающих серых наполнились грустью и каким-то разочарованием.

— Этот мир, наверно, на самом деле, отстой, — сказала она, резко поднявшись с места.

— Погоди, что? — не понял я, поднимаясь вслед за ней.

Подруга уже ушла на несколько футов вперед, и мне пришлось бежать, чтобы нагнать ее.

— Мир — отстой, жизнь отстой, — объясняла она, упрямо смотря вперед.

— Ли! — я схватил ее за руку, и мы остановились посреди заснеженного тротуара лицом друг к другу. — Да что с тобой не так?

— Не знаю, Кайл! — устало простонала она. — Все изменилось, все теперь не так! Ты не видишь?

— Нет, не вижу.

— Ну естественно. — фыркнула она.

Ли сжалилась, вздохнула и подошла ближе ко мне.

— Я скучаю, Кайл. По тому, как у нас все было раньше.

— А как было раньше?

— С тех пор, как Пит уехал, ты...был только моим. Как бы странно это не прозвучало. А сейчас мне вечно приходится тебя с чем-то делить. С учебой, с экзаменами, выпивкой, твоими таблетками. С Буферами и с чокнутой Мелани Дэй. — она закатила глаза. — Ты отдалился.

И я не знал, что ответить. Мне всегда казалось, что я оберегаю их, когда отгораживаю от проблем и ужасов своего ментального состояния.

— Не знаю, заметил ли ты, но не только я переживаю за тебя. Дэнни, Фиш, Пит, всем нам не все равно. Так уж заведено — наши проблемы никогда не были только нашими, мы всегда решали их вместе. И ты, умник, запустил какой-то эффект домино. У Дэнни все просто ужасно, его мама... Ну знаешь, она лажает, как всегда. У Фиша практически панические атаки из-за дурацкой боязни одиночества после нашего выпуска, а я...

— А что ты? — напрягся я.

Ли поцокала языком и качнула головой, словно почти выдала военную тайну. Ее лицо было так близко, я видел каждый сантиметр ее пропитанного грустью лица.

— До самого конца, Кайли? — внезапно улыбнулась она, боднув лбом кончик моего замерзшего носа.

Я рассмеялся, прикрывая глаза от усталости.

— Я бы хотела слышать этот смех чаще. — глаза подруги засветились. — Он как бесконечное многоточие. — она проткнула пальцами ямочки, проступившие на моих щеках.

— Оновные понятия, которыми оперирует электродинамика, включают в себя... — заумным тоном начал я.

На этих словах Ли толкнула меня в снег и почти целиком зарыла в сугробе. Я частично пытался подняться на ноги, частично объяснял принцип уравнения Максвелла, пока мы оба не устали и не повалились на землю.

Я промок до нитки, снег забрался в самые нелицеприятные места и заморозил абсолютно все части тела. Но блаженная улыбка заблудилась на моем лице и не могла найти из него выход.

— Возьми перерыв, Кайли, — сказала Ли, успокоившись. — У тебя есть эти зимние каникулы. Но затем ты снова вернешься, хорошо?

Я кивнул, ощущая в себе странную радость наравне с полной потерянностью. Я тоже отчаянно хотел вернуться. Но куда? К кому? Что меня ждет и где я вообще прямо сейчас?

Ли заметила мое смятение и снова приподнялась на локтях.

— Чего ты боишься? — покачала головой она. — Своей болезни? Своей депрессии? Мы ведь все застряли, пойми. И мы все сумасшедшие в пубертатном периоде, а этот мир — гигантская стабильная несправедливость. Чарли Шин все еще не умер от передоза, Кейт Гослин разбогатела, потому что родила восьмерых детей от азиата, Джон Смит умер во второй части «Покахонтас». Все это чертовски несправедливо, но нет смысла зарываться в себе.