На сердце без тебя метель...

— Это в новинку для меня, — поспешила объяснить Лиза свой интерес по пути домой. — Графиня предпочитала собственный домашний театр.

— Стало быть, нам надобно поскорее исправить это упущение, — с улыбкой произнес Никита.

Именно он выхлопотал через своих знакомых ложу спустя пару дней. Постановка была последней в этом году, с понедельника начинался пост, оттого театр был забит отказа. Кроме того, ждали бывшего в Москве проездом великого князя Михаила Павловича.

Лизе, наблюдающей за публикой из своего укромного уголка в ложе, зал напомнил бурный водоворот весеннего ручья — такой же шумный и суетный. Странное волнение охватило ее с головы до пят, будоража душу. «Это все оттого, что я наконец увижу ее», — вглядывалась в закрытый занавес Лиза, словно пытаясь разглядеть за ним ту, другую, к которой невольно начинала питать глухую злобу и жгучую ревность. При этом она прекрасно сознавала насколько смешны и нелепы ее чувства в нынешнем положении.

Наконец стали гасить свечи, шум стих, публика спешно занимала свои места, стараясь успеть до того, как грянут звуки гимна, приветствующие члена царской фамилии.

Самого великого князя Лизе со своего места увидеть не удалось, хотя она старательно вглядывалась в фигурку в императорской ложе, когда все поднялись на ноги в дружном приветственном порыве. При мысли, что она находится в одной зале с братом Его Величества, Лизу охватил бурный восторг. «Надо будет рассказать Николеньке!» — мелькнуло в голове.

За своим восторгом Лиза совсем позабыла, что так ничего и не разведала о брате. Когда все расселись, она хотела повернуться к Никите и спросить, возможно ли разузнать что-нибудь о пансионах Москвы. Но тут раздвинулся занавес, и Наталья резко склонилась вперед, наводя лорнет на сцену.

— Краснова! — прошептала она восторженно и с долей торжества, как ребенок, которому дали в руки желаемую игрушку.

И Лиза, к своему стыду, тут же забыла обо всем, кроме женщины на сцене, что плавно двигалась в такт музыке под руку с партнером. Нет, она не была изумительно красива, но, нельзя не признать, выглядела весьма миловидно с этими идеально уложенными блестящими волосами и темными с поволокой глазами. Лиза смотрела на нее и невольно представляла, что это не актер, изображающий возлюбленного героини, а Александр обнимает тонкий стан Красновой, что это его лицо склонилось так близко к ушку, нашептывая своей amante^[311] что-то интимное.

Эта женщина знала Александра, как когда-то знала Лиза. Она ощущала тепло его кожи под своими руками и твердость мускулов, принимала его ласки, разделяла с ним постель. Она целовала его так, как когда-то целовала Лиза. Каким он становился ней? Открывался ли? Смеялся ли вместе с ней? О, Лиза до сих пор помнила, как менялись в такие минуты его темные глаза, лучась мягким светом!

— Que s'est-il pass'e?^[312] — вырвал Лизу из водоворота воспоминаний шепот Никиты.

Она удивленно обернулась, а потом проследила за его взглядом, направленным на ее руки на бархатном барьере ложи. Пока на сцене блистала Краснова, по сюжету уже скрывшаяся за кулисами, Лиза, оказывается, умудрилась ощипать часть цветов своего букета. Она поспешила избавиться от светлых лепестков, россыпью лежащих на алом бархате, смахнула их вниз одним движением руки, совсем позабыв о сидящих в партере зрителях.

Первым к ложе повернулся гвардейский офицер, краем глаза уловивший кружившиеся в воздухе лепестки. Затем его примеру последовали несколько светских щеголей. Лиза почувствовала на себе пристальные взгляды и невольно посмотрела в партер… чтобы встретиться глазами с Василием Дмитриевским, среди прочих обернувшимся на их ложу.

Дыхание перехватило, кровь отхлынула от лица, а в пальцах закололо сотнями иголочек. Он узнал ее! Она видела это в его взгляде, удивление от неожиданного узнавания в котором сменилось странным огнем триумфа и радостью. При виде этой радости Лиза почувствовала легкое головокружение и дурноту: корсет сдавил ребра с ужасающей силой.

Бежать! Надо бежать. Сейчас же, пока не слишком поздно.

— Что вы? Лизавета Алексеевна… — попытался ухватить ее за руку Никита, когда она вдруг вскочила и быстро прошла между кресел, совсем не заботясь о том, что мешает другим. Кроме Натальи и Никиты, в ложе сидели двое сослуживцев Григория, которые в тот вечер сопровождали их театр.

Бежать! Вон из ложи! По скудно освещенному коридору мимо дверей точно таких же лож. Бежать! В панике Лиза повернула не в ту сторону, потому у нее ушло достаточно времени, чтобы отыскать выход на лестницу, и далее вниз — к дверям, которые распахнул заспанный швейцар. Он даже не выказал удивления тому, что девица пробежала мимо него в темноту ноябрьского вечера в одном платье.

Это была глупая идея. Понимание ударило наотмашь вместе с холодом, тут же пробравшим до костей под тонкой тканью платья. Мало того, что Лиза пренебрегла всеми мыслимыми правилами и привлекла к себе внимание, так еще и не знала теперь, куда идти. Который их наемный экипаж из десятков похожих, стоящих возле театра? Который из кучеров, что греются у костров, привез их сюда? Где укрыться от прошлого, которое вот-вот снова ее настигнет?

— Сущее безумие стоять на таком ветру! — раздался позади голос Никиты.

Со страху Лиза не сразу признала его и даже уперлась ногами, готовая сопротивляться, когда он обхватил ее за талию и потянул с крыльца. — Ну же! Дмитриевский идет буквально по пятам! Вы ведь не горите желанием встречи с его персоной, n’est ce pas?

Все еще в дурмане страха перед прошлым, которое так неожиданно ворвалось в ее жизнь, Лиза не сразу сообразила, что укрыться в карете наедине с мужчиной — идея далеко не из лучших. Никита же, усадив ее в ледяную темноту экипажа, судорожно искал на сиденьях хоть что-нибудь, чем можно укрыть обнаженные плечи девушки.

— Мы не можем… Это против правил… Вне всякого… — Лиза бессвязно попыталась убедить Дулова в неверности принятого им решения, борясь с дрожью, которая сотрясала ее тело от невероятного холода.

Он, наконец, нашел в ящике под сиденьем покрывало, шагнул в карету, захлопывая дверцу, а потом набросил ей на плечи холодную с мороза ткань.

— Поздновато вы спохватились. Эй! — крикнул он в сторону, вновь приоткрыв дверцу. — Эй! Осип! Едем! И принеси кирпичи горячие! Тут холодно как в…

Никита осекся и быстро захлопнул дверцу. Потом взглянул на Лизу таким взглядом, что она поспешила отпрянуть в самый дальний угол, подальше от света, падающего от слабого уличного освещения и костров, у которых грелись кучера с лакеями. Дверцу тут же дернули с другой стороны, и Лиза была готова поспорить, что это не Осип.

— С'est quoi? Que voulez-vous?^[313] — резко проговорил Никита, придерживая дверцу так, что образовалась небольшая щель, в которую хлынул холодный воздух, обжигая Лизины ступни в тонких туфлях.

— S'il vous pla^it, pourrais-je parler avec vous?^[314] — раздался в ответ голос младшего Дмитриевского.

Лиза тщетно пыталась прочитать в нем хоть какой-нибудь намек на то, что Василь видел, где она укрылась.

— Non, Monsieur, j'ai bien peur que non, — ответил, не скрывая раздражения, Никита. — Je suis press'e^[315]. Осип! Дурья твоя голова, когда тронемся? До Рождества тут стоять будем или до весны?

— Vous n'avez pas aim'e le vaudeville? — с легкой усмешкой произнес Василь, и даже в скудном свете Лиза заметила, как шевельнулись от злости желваки на лице Никиты. — Et pourtant… je suis `a la recherche une amie `a moi^[316].