На том берегу

— Ты это о чём?

— А всё о том же… Об нас с тобой. Судьба-то, грю, видать, сама за нас всё решает. Мы так, а она эдак, по-своему то есть.

— И как же это она?.. — насторожилась тётя Поля.

— А вот так… В жизни нас не свела, а вот теперь… Помирать-то не иначе вместе придётся. Вот я о чём.

— Ты что, в уме ли! — будто отмахиваясь от страшного наваждения, тихо охнув, сказала тётя Поля. — Что мелешь-то! Или от страха совсем одурел, старый!

— Да не шуми, не маши руками, — перешёл вдруг на шёпот дядя Фёдор, — сама не видишь, куда зашло всё. Это им, малым, не понять, а я-то вижу. Так что вместе, как ни кинь… А мне, поверишь, и на том спасибо… Хоть так, а всё ко мне она в конце концов повернулась, судьба-то.

— Не бога, так их бы хоть постыдился, детей сиротских, — почти упрашивала его тётя Поля.

— Вот пусть он, бог твой добрый, о них и соображает, коли о нас думать не хочет.

Тётя Поля молчала.

Случайно оказавшись рядом, Надя затаилась в кустах — ни шелохнуться, ни уйти, сидела, оцепенев от чужой, нечаянно подслушанной тайны, веря и не веря тому, что узнала.

15

А через полчаса, когда Алёша подошёл к ней и произнёс негромко: «Ну, я пошёл», — она сказала ему:

— И я с вами. — Увидела его испуганно-радостные глаза, а в них молчаливый вопрос, обращённый уже к тёте Поле, как будто ей предстояло решать: идти Наде с ним или нет. — И не спорьте, — Надя тут же поспешила опередить её возражения, — так будет лучше…

В эту минуту она и себе бы, наверное, не смогла объяснить: кому же от этого лучше. Просто представила вдруг, как всё это будет: Алёша уйдёт, а она станет ждать его… И не наступившее ещё ожидание уже тяготило её.

Тётя Поля поначалу и слушать не захотела. Сказала коротко, как отрезала:

— И не выдумывай, девка. Выбрось из головы.

Но неожиданно дядя Фёдор вмешался. Чем взял — поди отгадай! Но вот задел, видать, какую-то ниточку, уж не от того ли мосточка протянутую.

— А ты за Михаилом не пошла бы? — взглянув исподлобья на тётю Полю, неожиданно спросил он. Та даже не нашлась, что ответить, а Надя покраснела отчего-то и вдруг подумала о том, что дядя Фёдор знает о ней что-то такое, чего никто — ни тётя Поля, ни Алёша, ни даже она сама — вообще ни одна душа ещё не знает и не догадывается. Видно, это её и смутило… А дядя Фёдор принялся объяснять, как бы спасая Надю от смущения. — Ты сама посуди, — говорил он тёте Поле, — при гимнастёрочке-то военной куда он один пихнётся? Кто увидит, сразу смекнёт: ага, человек служивый, откуда, мол, взялся? Мало ли кому что в башку взбредёт, народец-то всякий… Тут уж ей сподручней. Идёт девка по своим делам, может, к тётке в гости, а может, по грибы. Шла да заплутала, вот и весь сказ. Да и веселей вдвоём-то…

Он говорил, а сам всё поглядывал на Надю: ладно ли, мол, говорю-то, так ли? И она украдкой кивала ему головой: всё правильно, мол.

Провожая их, дядя Фёдор предупредил:

— Вы это не на гулянку, однако… Бережёного бог бережёт, так что соображайте, не высовывайтесь, ежли что… И этой штукой, — он кивнул на Алёшину винтовку, — зазря-то ей не махай, не игрушка.

Уходили тихо, по одному, чтобы ребята не заметили. Хитрая тётя Поля специально всех за кусточками вокруг себя собрала, узелок свой, заметно потощавший, развязала — раздала последние припасы. Всё за Любой присматривала, заговаривала её — от Нади отводила, боялась, что та увяжется.

Какое-то время шли молча, он — впереди, она — приотстав немного, и оба, похоже, тяготились этим молчанием. То ли минувшая ночь с тем неожиданно прерванным разговором, с неясной какой-то тайной, будто возникшей между ними, а может, другая причина, может, близкая опасность, неизвестность эта — как и что будет дальше? — но что-то мешало им теперь.

А тут — ну как назло! — сапоги тёти Полины… И прошла-то всего ничего, а портянка, неумело и наспех намотанная, сползла и так больно тёрла ногу — хоть плачь!

Похромав ещё немного, не выдержала: присела прямо на дороге, стала снимать сапог. Тут только Алёша и оглянулся. Подошёл, остановился рядом.

— Да вы не стойте, — попросила она его, — так я скорее справлюсь. А вы идите, я догоню.

Он повернулся и пошёл, виновато склонив свою стриженую голову, и в виноватой этой покорности он был похож на провинившегося школьника, выгнанного учителем из класса.

Наконец она справилась со своей портянкой; поднялась, притопнула ногой — портянка плотно облегала ногу — и уже шагнула, готовая побежать за Алёшей, и вдруг… То ли ветка шелохнулась, то ли сучок хрустнул у неё за спиной… Вздрогнув, она оглянулась испуганно, но ничего подозрительного ни на дороге, ни в лесу не заметила. Вот уж верно: пуганая ворона куста боится.

И всё же с этой минуты, уже шагая рядом с Алёшей, она не могла отделаться от ощущения, будто кто-то невидимый крадётся краем дороги по кустам, следит за ними. Сказать Алёше не решилась — не хотелось показаться трусихой, — а сама шла и оглядывалась незаметно: спиной, затылком напряжённым чувствовала что-то неладное…

В какой-то момент, снова уловив подозрительный шорох, она опять оглянулась и на этот раз успела заметить: справа от дороги, в густых, почти непролазных зарослях ольшины, размашисто качнулась высокая ветка… И тут же послышался треск в кустах: кто-то торопливо лез напролом через чащу, стараясь поскорее и подальше уйти от дороги.

— Эй, кто там! — громко, сорвавшимся от испуга голосом крикнул Алёша.

Резко повернувшись на этот шум, он успел скинуть с плеча винтовку.

Шум в кустах затих, и Алёша снова крикнул:

— Выходи, или буду стрелять, — дрожащей рукой он взвёл затвор. — Считаю до трёх и…

— Не стреляйте, — тут же послышался голос, — я свой…

Кусты зашевелились, раздвинулись, и на дорогу вылез ушастый Саня, сконфуженный, в рваной куртке, с беретом в руке.

— Ты?! Ты откуда? — опуская винтовку и вытирая рукавом вспотевший лоб, недоуменно пробормотал Алёша. — Зачем ты здесь?

Саня стоял, опустив голову, разглядывая свои грязные ботинки, и молчал.

— Чего молчишь? Тебя спрашивают! — Алёша двинулся на него, готовый с досады, сгоряча влепить затрещину своему вчерашнему обидчику. Саня попятился. — А если стрельнул бы, что тогда?

— Вы лучше бы в них, — по-прежнему не поднимая глаз, сказал Саня, — в их самолёты вчера стреляли бы, а я-то свой…

— Свой! — сконфуженно проворчал Алёша. — Какой же ты свой, если по кустам прячешься, как шпион.

— Неправда, — Саня поднял голову, слёзы стояли у него в глазах, — я наш, советский, и папка у меня на фронте командир. Может, главнее всех командиров.

— Папка-то, может, и командир, а вот сын у него… — Алёша горячился как мальчишка, хотя и напускал на себя строгость. — Из палки по самолётам стрелять и думать, что герой, это ещё не смелость. Ты лучше на куртку свою погляди, куда ты такой собрался?

— С вами, — не моргнув глазом, ответил Саня.

— Куда с нами? — опешил Алёша и оглянулся на Надю. — Откуда ты знаешь, куда мы идём?

— Знаю. Я слышал, как вы договаривались, — признался он. И вдруг заканючил: — Возьмите меня с собой! Возьмите, а? Честное слово, я никому ничего не скажу, вы только возьмите…