Надана

– Ужин готов, но я не могу найти твоего друга. Где он? – услышала она Ромин голос и вздрогнула от неожиданности.

– Он… Он где-то здесь.

– Та-а-ак, – протянул Рома, уперев руки в бока. Его лицо начало наливаться краской. – Попёрся за своим сраным дроном? Я же велел ему…

– Эй, спокойнее. Я тут. – Миша прервал гневную тираду, бесшумно оказавшись за его спиной.

Саша захлопала глазами, не понимая, как ему удалось вернуться так быстро и так незаметно.

Рома развернулся и, продолжая булькать от злости, бросил:

– Ужин.

Саша выждала, когда он скроется за деревьями, встала и подошла к Мише. По его глазам было понятно, что вылазка не увенчалась успехом.

– Не нашёл?

Он покачал головой.

– Мы что-нибудь придумаем. Миш, мы всё равно сделаем фильм. Не дрефь. А сейчас пошли, пока этот цербер не сожрал нас вместо ужина.

Саша подхватила друга за локоть и потащила в сторону навеса.

Глава 10. Если мы выберемся

17 сентября 1947 года. Красноярск

– Здравствуйте, меня зовут Иванов Пётр Иванович, мать бросила меня в роддоме, и сейчас я ищу её. Вы можете помочь?

Раз за разом перед ним закрывались двери кабинетов. Выражение лиц тех, к кому он обращался, бывало разным: от скучающего до раздражённого, но никто до сих пор не смог дать ему никакой информации, никакой надежды. Петя ходил по кругу: роддом, больница, архив, зашёл даже в милицию и совет депутатов, надеясь только на то, что однажды ему встретится нужный человек. Тот, который знает хоть что-то.

Он только начал жить самостоятельно, устроился на работу на завод и мечтал поступить в институт, чтобы стать учителем истории. Раз уж не удалось, в силу возраста, бить фашистов на фронте, нужно сделать так, чтобы эта страшная война навсегда осталась в памяти людей, чтобы её ужасы никогда не повторились. Дни отпуска таяли, вот-вот возвращаться к станку, а там не до прогулок и расспросов – доползти бы до кровати, упасть и заснуть мёртвым сном.

– Здравствуйте, меня зовут Иванов Пётр Иванович, мать бросила меня в роддоме, и сейчас я ищу её. Это было в феврале двадцать восьмого года. Вы можете помочь? – повторил он заученную фразу, поймав в уже знакомом коридоре дородную, усыпанную веснушками медсестру. Она всплеснула руками.

– Как ты сюда попал? Опять баб Зина заснула, что ль? Ох ты ж, напасть… – Нахмурилась, но, сфокусировав взгляд на его лице, улыбнулась. – А хорошенький какой!

Петя опешил оттого, как быстро она сменила гнев на милость, а потом обрадовался: неужели хоть кто-то проявил к нему интерес?

– Пожалуйста, я уже несколько дней хожу, ищу… А у меня отпуск на заводе скоро закончится. Если бы вы отвели меня к главврачу или к кому-то, кто может помочь…

Она задумалась и скоро вынесла вердикт:

– Пошли, Пётр Иванович. Есть у нас человечек, который тут уж двадцать лет бессменно пашет.

Он едва поспевал за объёмной фигурой, которая со скоростью света неслась по полутёмным коридорам и словно маяк подсвечивала пространство белизной халата. Воздух подрагивал от младенческого писка. Пахло чем-то сладко-кислым, молочным. Когда медсестра резко затормозила у одного из кабинетов, Петя врезался в её пышный бок. На секунду ощутив мягкость женского тела, оробел. Отпрыгнул и, кажется, покраснел. Заметил краем глаза табличку на двери: «Старшая медсестра».

Спасительница тем временем бросила на него кокетливый взгляд и постучала в дверь.

– Ксеня Пална?

Не дожидаясь ответа, зашла и поманила Петю за собой.

– Извините за беспокойство. Ко мне только что обратился этот симпатичный молодой человек с необычной просьбой. Иванов Пётр Иванович, верно? И я, зная, что вы проработали тут уж двадцать лет, подумала… Ну, пусть он сам расскажет.

Петя выступил вперёд и оглядел сидевшую за столом женщину. Лет сорока, приятной наружности. Лёгкая седина в тёмных волосах. Широкое доброе, но усталое лицо. Скорее всего много работает и недоедает. Как и большинство. Она указала ему на расшатанный деревянный стул.

Он сел и, сжав на коленях руки, начал рассказывать.

– По документам я родился восемнадцатого февраля двадцать восьмого года. Ничего не знаю о родителях, но слышал от воспитателей, уже в доме ребёнка, что мать бросила меня сразу после родов, в больнице. Сбежала. Я понимаю, что шансы невелики… Но всё же надеюсь. Хожу, спрашиваю, пока отпуск… – Он страшно смутился и даже разозлился под её равнодушным взглядом. Снова всё зря. Он пришёл не туда. Никто не поможет.

А потом, подняв глаза и собираясь встать, чтобы распрощаться, Петя увидел, как побледнела Ксения Павловна. Её рука метнулась по столу, схватила карандаш и вонзила наточенный грифель в подушечку большого пальца.

– Вы что-то вспомнили? – быстро спросил он, боясь спугнуть удачу.

За спиной ахнула, почуяв особенность момента, медсестра. Свинцовой тяжестью повисло молчание.

– Что именно вы хотите знать, Пётр Иванович? – нарушила тишину Ксения Павловна.

– Да хоть что. Всё, что вы можете рассказать.

– Несколько лет назад у нас протекла крыша, архив пострадал. Карточки тех лет не сохранились. Вряд ли я смогу вам чем-то помочь.

– Но вы же что-то вспомнили! Я уверен. Пожалуйста, любая информация…

Она полностью овладела собой и, кажется, начала сердиться. Лишь бы не выставила за дверь.

– В то время советская власть только начала наводить порядок в сфере деторождения и поддержки матерей. Но уже к концу двадцатых годов значительно увеличилось количество больниц, фельдшерских пунктов. Большая часть женского населения была охвачена врачебной помощью, налажена профилактика, вакцинация. – Она говорила, словно читала агитку. – И всё-таки ситуация во многом была неблагополучная. Приток женщин из сёл, деревень, в том числе из кочующих народностей, женщин необразованных, незнакомых с достижениями советской медицины, часто без мужей, с запущенными заболеваниями, давал большую нагрузку на нас: медсестёр и врачей. Мы принимали роды, лечили, кормили и поили их, выхаживали… Не требуя ни благодарности, ничего… Персонала не хватало, не было белья, одеял… Мы держались из последних сил. Но некоторые женщины, которым не с чем было сравнить, считали, что здесь лучше, и просто-напросто оставляли своих отпрысков на попечение… системы. Те, кто был не устроен, кому негде жить, не на кого рассчитывать… проявляли слабость. Некоторые сбегали.

Петя не мог понять, к чему она клонит. Ксения Павловна словно оправдывалась и нападала одновременно.

– Ваша мама наверняка пришла сюда откуда-то из тайги. Одна из этих… эвенков, тунгусов. Нищая, неграмотная, одинокая. Она думала, что найдёт в городе счастье, поддержку, но, как и сотни других, была перемолота в фарш в этой чудовищной мясорубке.

В её словах зазвучала горькая искренность.

– Откуда? Откуда из тайги? Пожалуйста, скажите!

– Я ничего не знаю о вас или ваших родителях, – не обращая внимания на его отчаяние, жёстко ответила она. – И проверить нельзя. Я уже сказала… Но могу с уверенностью предположить. Ваша несчастная мать приехала на перекладных откуда-нибудь из Ванавары, желая лучшей жизни. Но хлебнула горя. Оставила вас в больнице в надежде, что государство обеспечит вам пропитание, уход, образование. А ваш отец был мерзавцем. Возможно, из бывших барчуков. Воспользовался вашей матерью и бросил. Вы молоды и жаждете правды. Но вы её не найдёте. Идите отсюда. Живите. Пока можете.