Нарисуй узоры болью...

– Девчонка, - наконец-то выдохнула она.

– Я не буду её убивать, - отрицательно покачал головой Бейбарсов. – Пусть живёт. Она выиграла.

– Она уникальна.

– И что с того? – Глеб удивлённо изогнул бровь. – Я не собираюсь её убивать, она мне вообще неинтересна.

– Да неужели?

Чума рассмеялась, но Глеб упрямо проигнорировал её, словно то, что женщина могла сказать, осталось для него абсолютно неважным.

Зачем вообще что-то требовать от человека, если у него нет настроения на то, чтобы согласиться на предложение?

– Ты знаешь, что делать, - наконец-то выдохнула Чума.

Глеб кивнул. Не дожидаясь больше ничего, ни единого слова, он спокойно повернулся к ней спиной и ушёл.

Чума рассмеялась.

Скоро всё переменится.

Скоро она будет счастлива, скоро она почувствует что-то такое, что позволит ей стать счастливой.

Осталось несколько месяцев.

Максимум – год.

========== Боль тридцать первая. Церемония ==========

Елена вздохнула, останавливаясь рядом с Шурасиком и в очередной раз поправляя его воротник.

– Ты допустил огромную ошибку, - наконец-то подала голос она. – Я не понимаю, зачем ты вообще говорил о том, что мы с тобой знаем друг друга, более того, что между нами, возможно, что-то было!

Её голос казался неимоверно возмущённым, да и вообще, на самом деле Свеколт меньше всего на свете сейчас хотела бы афишировать то, что открыл на народное осуждение Шурасик.

Зачем он только делился с этими двумя остальными победительницами тем, что вообще знал?

– Они ведь будут тебя ненавидеть, - продолжала свой монолог Свеколт. – Твои руки, по их мнению, совершенно чисты, и это раздражает их. Выводит, заставляет чувствовать себя ещё большими убийцами, чем они есть на самом деле!

– Прости, - вздохнул он. – Но ведь разве они – помеха? Ты ведь рассказывала о тех планах на Гроттер… А Склепова вообще, кажется, скоро повесится. Что в этом удивительного? Она пережила столько…

– Никто не будет вешаться! – грубо оборвала его Елена. – Они тебе больше не соперницы, запомни это раз и навсегда! И не смей ни с кем делиться подобным мнением, понял? Иначе не видать тебе всего того, что я обещала, как своих ушей!

Она наконец-то успокоилась, но, тем не менее, отвернулась.

Свеколт чувствовала себя сейчас не в своей тарелке в обыкновенных брюках и наглухо застёгнутой рубашке, тогда как на Шурасика пришлось подбирать прекрасный костюм, в котором тот, впрочем, ужасно себя чувствовал.

Вся атмосфера парадности выводила из себя, но Ленка не видела другого выхода – они вынуждены поступать подобным образом.

– Ну что же, - наконец-то промолвила она. – Тебе пора. Церемония не ждёт, и вы должны быть официально оглашены. Иди.

Шурасик кивнул и направился к двери, которая должна была вывести его прямо на ту дорогу, которой он должен был направляться к сцене.

Скоро “Тибидохс” этого года окончательно будет закрыт.

Осталось ещё немного.

***

Гробыня скользнула пальцами по мягкой, приятной ткани, которая, кажется, была слишком яркого цвета.

Её наряд вообще казался достаточно откровенным, а сама Склепова чувствовала себя словно… неполноценной.

Сколько времени на неё потратили после того, как они освободились, стали победителями Тибидохса? Сколько времени приводили в порядок её волосы, которые были практически сожжены, сколько раз перекрашивали?

Склеповой не нравилось её новое красное платье. Оно было слишком настойчивым в своём напоминании о крови.

Почему мужчинам можно одеть чёрное, а ей нельзя? Она была в трауре и не желала ничего делать, но, тем не менее, закон есть закон, и он преследовал её, шагал за нею по пятам и не давал свободно вдохнуть воздух.

Чёртов закон не позволял, к тому же, совершить что-то такое, что она бы хотела сейчас сделать – и Склепова чувствовала, словно петля смыкалась у неё на шее.

От этого было так плохо, так отвратительно, что нельзя было даже спокойно жить дальше, не то что радоваться.

Гробыне казалось, что сейчас лучше всего просто повеситься и не задумываться больше ни над какой гадостью.

Она сама не ожидала от себя подобного, но, тем не менее, потянулась уже к какому-то ремню, а после посмотрела на высокие потолки.

Зацепиться не за что.

– Скоро церемония, - сообщил какой-то слуга, и она резко оглянулась, глядя на него и всё так же сжимая в руках верёвку.

Кто-то заставил слугу отстраниться, и Гробыня узнала некромага.

Тот молча отобрал у неё верёвку и посмотрел так, словно собирался прямо здесь её убить, а после направился к выходу.

– Через две минуты выход, - оглянувшись, сообщил наконец-то равнодушно Бейбарсов. – Вешаться будешь дома, поняла?

Склепова едва заметно кивнула.

– Эй! А выпить-то можно?

– После праздника.

Склепова скривилась – конечно, разве это на самом деле праздник, вот только у Бейбарсова вряд ли есть право на другое мнение.

– Неужели тебе самому хочется этим заниматься? – громко поинтересовалась она, успев схватить Бейбарсова за руку.

– Мне? – переспросил он, словно не до конца разобрав вопрос, а после весело рассмеялся. – Не особо, если честно.

– Тогда зачем это всё?

Казалось, его глаза почернели в несколько раз больше, чем прежде, а после он весело рассмеялся, склонив голову набок.

– Не тешь себя иллюзией. Ты не будешь никому нужна, - он вздохнул. – А она будет, - парень скривился, словно сказав что-то такое, что его всё больше и больше расстраивало. – И постарайся дожить до следующего года.

– Зачем? – усмехнулась Склепова.

– Я некромаг и лучше чувствую смерть… Даже если она в перспективе через семьдесят лет. Но жизнь я тоже способен почувствовать.

Громко хлопнула дверь.

Ей скоро надо было уходить, но Склепова сама понятия не имела, что должна делать – у неё не хватало для этого никаких сил.

Она просто не могла сдвинуться с места, чтобы наконец-то сделать несколько шагов, только вдруг испытала слишком сильное желание отбросить в сторону туфли на высоченных шпильках.

Почему бы не босиком?

***

Гроттер заставили одеться в отвратительное красное платье, ещё и с вырезом, но она не спорила даже.

Ей было абсолютно наплевать на то, насколько оно ей шло и насколько подчёркивало все достоинства фигуры.