Наследница огненных льдов

– Уже нет. У нас ведь теперь снова есть лодка.

– И хорошо, что есть. Я бы не хотел, чтобы вы заблудились в пещере и бесславно сгинули там. И откуда у вас только появилась эта мысль про подземные тоннели?

– Нижний мир, – послушав эти ненавязчивые споры, вырвалось у меня. – Аборигены говорят, что под землёй от охотников прячутся большие холхуты. И пехличи. А свист в той пещере вы случайно не слышали?

Моторист напряжённо уставился на меня, но так ничего и не ответил. Значит, слышал. Стало быть, пехличи на острове есть. И им хочется получить от меня одиннадцать жизней. Три хухморчика, четверо членов экспедиции, дядя Руди, я с Мортеном и Зоркий. Как раз одиннадцать… Нет, пехличи не посмеют, или… Неужели они собрали нас всех на одном острове, чтобы оставить здесь навсегда?

Внутри всё холодело от одной только мысли, чем мне придётся расплатиться за возможность добраться до оси мира. От каскада вариантов всевозможных кар отвлекли только настойчивые требования от нас с Мортеном рассказать во всех подробностях обстоятельства нашего с ним пешего похода.

– Вы трое отняли у нас всю славу покорителей оси мира, – с улыбкой заметил журналист Арильд Монсен.

– Каким это образом? – с подозрением посмотрел на него Мортен. – первыми сюда добрались вы.

– Главным образом, на дирижабле. Пеший поход у нас занял всего десять дней – хорошие стояли погоды. А вот вы, майор, избрали самый сложный из всех возможных способов достижения оси мира – пеший поход аж от Квадена. Это просто невероятная история. Имейте в виду, я хочу о ней написать. С вас подробное интервью. А лучше – серия очерков.

– Пожалуйста, берите, как только вернёмся домой. Но пальму первенства я у вас уже не отберу.

– Вы – нет. А вот уважаемую Шелу теперь все будут знать, как первую женщину, покорившую ось мира. Ну, а вашего пса можно назвать первой собакой, побывавшей здесь. А теперь признавайтесь, что вас сподвигло бросить всё и кинуться нам на выручку? Разве авиация и флот не пытались нас искать?

Пришлось Мортену рассказать всё, что происходило после потери связи с "Флесмером". Про неудачную поисковую экспедицию, когда на лёд падали гидропланы, а другие летели им на выручку, забывая о поиске дирижабля. И, конечно же, рассказал он про командира Толбота и ту жуткую историю о каннибализме, что отныне прочно прицепилась к его имени.

– Вот ведь сукин сын, – не выдержал и ругнулся механик Юве, но быстро спохватился, – Простите, Шела, но этот гад столько крови из нас попил за время полёта. Просто феерический мерзавец. Я не удивлён этим историям про людоедство, правда. Бедный Хорген, а ведь Толбот его терпеть не мог. Он вообще нас всех терпеть не мог.

А когда Мортен сказал, что поисковая операция прекратилась только после заверений Толбота, что дирижабль взорвался и все, кто оставался на борту, погибли, над лагерем повисло тягостное молчание.

– Вот значит, как, – понуро произнёс дядя Руди, – мы подавали ему сигнал, взорвали целую бочку керосина, а он записал нас в покойники. Теперь я всё понимаю. Понимаю, девочка моя, почему ты отправилась в Кваден.

Пришлось рассказать, что в Кваден меня привёл ящик с телом моториста Тусвика, которого власти хотели выдать за дядю Руди. Настало время вернуть дяде его перстень и остановившиеся часы, которые он передал Тусвику, а заодно и откопанную из-под снега на развалинах дирижабля куртку. Дядя был тронут, что я нашла и сохранила его личные вещи. А вот трое хухморчиков, что уселись возле стола и внимали каждому моему слову, поспешили снова спросить:

– А Унч? Что с Унчем? Где Унч?

Мне требовалось время, чтобы обдумать ответ и рассказать про прибрежное селение на юге Тюленьего острова, где мы Унча и встретили.

– Он отправился домой, как и Брум когда-то. В общем, они с ним вместе отправились домой, я ведь и Брума уговорила поехать со мной.

Тут хухморчики затараторили на всех известных им языках, обсуждая столь неслыханную для них новость, и только дядя Руди смог прервать этот гвалт, заключив:

– Брум знает, что делает. Он обязательно доставит малыша Унча домой, я в нём не сомневаюсь.

И вот настала пора рассказать всю историю нашего с Мортеном путешествия, начиная от Квадена и заканчивая этим островом. Мортен тактично молчал, предоставив мне право сконструировать наиболее удобоваримую версию путешествия. И я начала рассказывать: про поезд, пароход, опознание, записку с радиочастотами, мою просьбу к Мортену помочь. А потом пришлось сочинять, как мы с ним преодолели непропуск на Собольем острове, нашли в Энфосе Зоркого, потом переплыли в Сульмар, получили от радиста с аэродрома перехваченное радиосообщение от экспедиции, после чего и отправились к чумовищу. Вся эта ложь звучала складно, пока я не обмолвилась о Тэйме и её собачьей упряжке. И начались неудобные вопросы. Где сейчас Тэйми? Почему не повела свою упряжку через льды, ведь на пути к оси мира не так много непроходимых торосов? Зачем мы тогда с Мортеном вообще её нанимали, если Мортен и сам прекрасно знает маршрут похода. И тут я сдалась, не в силах больше скрывать правду, которую рано или поздно дядя Руди всё равно узнает.

– Прости меня, – опустив голову, попросила я его. – Я не обо всём тебе рассказала. На самом деле, я не с Мортеном ехала в Кваден.

– Правда? – заинтересовался дядя Руди, – а с кем?

– Дядя Густав приставил ко мне Эспина. Мы должны были просто поучаствовать в опознании, сказать, что в том ящике лежишь ты, и вернуться домой. Но вскрылась ошибка и всё пошло не по плану. Эспин хотел уплыть домой и забрать меня, а я настояла, что нужно идти на север и спасать тебя. Он не хотел, а я обидела его словом, и он решил доказать мне, что способен на поступок. И мы пошли к непропуску вместе.

– Надо же, – улыбнулся дядя Руди, – Эспин пошёл с вами? Никогда бы не подумал. Он ведь тихий конторский паренёк. Вот это да, какой сюрприз. Ну и где теперь Эспин? Неужели вместе с Брумом и Унчем решил вернуться домой? И когда он повернул назад? Надеюсь, не на полпути?

Мортен молча наблюдал за мной, а я пыталась обдумать ответ, но на ум не приходило ничего кроме горькой правды.

– Он погиб. Прости, дядя Руди, я так виновата…

Сдержать слёзы не получилось, и я уткнулась лицом в колени, чтобы тихо разрыдаться у всех на глазах. Никто ничего не решился мне сказать. Только ладонь заботливо опустилась мне на спину, а над ухом прозвучало дядино:

– Эспин погиб? Как?

За меня ответил Мортен. Он рассказал всё без утайки, чётко и по существу, не забыв упомянуть моржа, стойбище, горячую шкуру оленя, воспаление лёгких и абсцесс.

– Если бы в Квадене я не обидела Эспина, – причитала я, – он бы не счёл себя оскорблённым и не стал бы доказывать мне, на какие подвиги способен. Если бы не я, Эспин не отправился бы на север и сейчас был бы жив.

– Хватит, принцесса, – решил остановить меня Молртен. – Если кто и виноват в случившемся, то только тот охотник, что много лет назад оставил маленького моржонка сиротой, а тот вырос в безжалостного людоеда. На месте твоего кузена мог оказаться кто угодно. Хоть ты, хоть я. Север жесток, и ты это знаешь не хуже меня. Такова судьба, а она всегда и ко всем безжалостна.

Никакие слова не могли заглушить боль утраты, никакие уговоры не могли заставить меня умалить собственную вину.

– Если бы не Эспин, – уняв слёзы, сказала я, – я бы сейчас сидела дома, во Флесмере, даже до Медвежьего острова не добралась бы. И до Песцового тоже. Он так много сделал для нашего общего дела. Без него я бы сейчас тут не сидела. А ведь Эспин признался мне, сказал как-то, что с детства мечтал стать похожим на тебя, дядя Руди, хотел добиться чего-то сам, хотел испытать свои силы, преодолеть трудности. И вот там во льдах возле той лунки… Он просто охотился на тюленя, он даже не видел того моржа.