Наследники

Так жила трасса.

Лебяжье жило иначе — беспечно, весело. Уже несколько дней строители не ходили на работу. Все были рады внеочередным выходным, слышались песни, воркованье гитар, в клубе пол стонал от танцев. Не хватало здесь только ребят, уехавших на трассу.

— Как они там? Почему не едут? — спрашивали друг у друга обитатели поселка.

— А что им сюда ехать? Всякой снеди завезено вдоволь. Поди, отсиживаются в теплушках, водочкой балуются, ждут, когда морозы спадут. Не скучают герои трассы, будьте уверены.

И вдруг известие — бригады на трассе, оказывается, работают.

Ребята в Лебяжьем собирались кучками, горячо, запальчиво шумели. Тут было и чувство восторга, и озабоченности, и зависти, и досады.

— Значит, геройствуют?

— На то они и лучшие.

— Все же нос нам утерли.

Чаша терпения переполнилась, когда в поселке появилась Катя Завьялова. Девушкам понадобились кое-какие вещи, и она поехала на центральный склад; заодно заскочила и в Лебяжье. У полуторки собралась большая группа молодежи.

— Откуда и куда, Катя?

— С трассы и обратно.

— Это как же так?

— Да так.

— Объясни толком. Правда, что вы там вкалываете?

— Абсолютно точно.

— Что за надобность такая?

— Вот чудак человек! Иначе затянем. Сроки из-за морозов никто менять не будет.

— Почему же, черт возьми, мы болтаемся?

— Вам нельзя. Вы озябнуть можете.

И Катя, ангельски улыбнувшись собеседникам, небрежно бросила водителю:

— Трогайте. Маршрут обратный — Каменские высоты.

Наутро в комитет комсомола стали приходить ребята. Сначала по одному, потом группами.

— Зарубин, что же это получается?

— Вы о чем?

— Почему не работаем? По каким таким причинам вторую неделю баклуши бьем?

— Морозы-то, видите, какие! Что же тут можно сделать?

— А трасса? Там что, южное солнце греет? Да?

— Трасса — другое дело.

— Почему другое? Какое другое? А главный корпус, может, менее важен? Или, допустим, литейка?

Зарубин рассердился:

— И что вы шумите на меня? Я что, главный синоптик, что ли?

— А если морозы еще месяц или два простоят? Так и будем в Лебяжьем киснуть? Все матрацы пролежим, все ботинки на танцах истопчем…

— Ничего не поделаешь. При такой температуре работать не разрешается. Техника безопасности.

— Вот что, комсорг, — решительно сказал Голиков, тот бригадир, что уже схватывался с Зарубиным, когда их бригаду не включали в отряд на трассу. — Не уйдем, пока ты не утрясешь это дело с начальством. Иди и действуй.

И, проговорив это, парень плотно уселся на диване. Находившиеся в комнате ребята тоже стали устраиваться капитально. Зарубин, пожав плечами, направился в партком.

Быстров внимательно выслушал его:

— Да, действительно история!

Но хоть говорил парторг озабоченно, глаза его весело искрились.

— Значит, говоришь, целыми бригадами идут? Несогласны больше дома сидеть? Факт серьезный.

Данилин, однако, когда они к нему зашли, развел руками:

— Нарушение требований техники безопасности — дело подсудное. Может так влететь, что всю жизнь не забудешь. Ни ЦК профсоюза, ни министерство согласия на возобновление работ не дали и не дадут. Один из профсоюзных руководителей мне довольно популярно разъяснил, что такие элементарные вещи начальнику строительства следует знать и не беспокоить ответственные инстанции лишними звонками.

Зарубин вернулся в комитет ни с чем.

Ребята, чертыхаясь, проклиная бюрократизм и перестраховщиков, понуро возвратились в Лебяжье.

А на следующий день несколько бригад вышли на участки. Когда Данилину доложили об этом, он расшумелся вовсю:

— Кто разрешил? Хотите, чтобы уголовное дело на меня завели?

Потом он позвонил Быстрову:

— Что будем делать, парторг?

Они полдня перезванивались с Москвой, но ответ был тот же, что и прежде, — нельзя. Законы обязательны и для «Химстроя».

Быстров положил руку на плечо Данилина:

— Знаете, Владислав Николаевич, семь бед — один ответ. Рискнем?

Данилин задумался и, вздохнув, махнул рукой:

— А, была не была. Без строгача я, конечно, не обойдусь, ну, да ладно. Одним больше будет.

К вечеру собрали бригадиров, объявили: желающие могут выйти на работу. Но лишь желающие.

На следующий день на работу вышла половина бригад, потом еще, а через три дня работала вся стройка…

Данилин с тревогой ждал комиссии из ЦК профсоюза и раз по двадцать в день подходил к окну, чтобы взглянуть на висевший за стеклом термометр. Серебристый столбик ртути упорно торчал около цифры тридцать.

…Несчастье пришло на трассу, как приходят вообще все беды, — совершенно неожиданно.

Бригада Зайкина вместе с экскаваторщиками закончила, наконец, прокладку открытой траншеи, вплотную подступив к почти отвесному склону холма. Здесь предстояло вгрызаться в гору, проходить тоннель. Бригады, что шли со стороны Высокого, уже два дня работали под покатой стометровой крышей противоположного крыла взгорья. Бригада Зайкина немного поотстала из-за того, что задержали доставку железобетонных опор и балок для перекрытий тоннеля. Наконец платформы с грузом пришли на станцию. Костя с бригадой на трех машинах направился туда, чтобы ускорить разгрузку.

На станции было достаточно забот и помимо разгрузки платформ, но Костя расшевелил всех, кого только возможно. Накричал на начальника товарного двора, буквально из-за обеденного стола вытащил крановщика, боясь, что к концу трапезы тот будет крепко навеселе. Долго уговаривал диспетчера повременить с перегоном состава на запасные пути.

И вот ожил, наконец, погрузочный кран, механик возился наверху в своей кабине, что, как галочье гнездо на голом дереве, висела на верхних секциях крана. Бригада ладила щиты на рельсы, чтобы можно было подойти МАЗам. Одним словом, все закрутилось. Только мороз и ветер донимали ребят. Погреться есть где — теплом манят станционные постройки, но тогда не успеть дотемна погрузиться. Да и крановщик ворчит, что его рабочее время уже кончилось. Уйди — и он не задержится.

Шуруют ребята, торопятся. И все больше и больше оседают, поскрипывая и кряхтя под тяжестью бетонных колонн и плит, широкие тупорылые МАЗы. Два уже отошли, осталось загрузить только этот, третий.

Костя стоит около крана и, как заправский портовый грузчик, сложив рупором ладони, кричит сквозь воющий, свистящий ветер:

— Майна… Вира, майна… стоп.

То ли сумасшедший порыв ветра, то ли механик сделал что-то не так, только кран вдруг судорожно и скрипуче дрогнул; тяжелая полутонная балка в его широких разлапистых когтях задрожала тоже. Костя, задрав голову, сердито крикнул машинисту: