Наследники
Шрифт:
— Согласен. Но я предпочел бы сейчас не критику и самокритику, а поленницу дров.
Он позвонил Удальцову.
— Что будем делать, Аркадий? Дело-то вот-вот встанет. Надо греть грунт. Хорошо бы какие-нибудь горючие средства.
— Телефонограмма в управление дана. Я запросил и дрова и солярку. Но мороз не только у нас — по всей трассе, и все бригадиры требуют одно и то же.
Костя унылый пошел в бригаду. Но, не дойдя до нее, остановился, глаза его блеснули хитринкой. Свернул к небольшому перелеску, что виднелся невдалеке, за трассой недавно сооруженного газопровода.
Костя вспомнил, что,
— Землю прогревать надо?
— Надо, — ответили ему хором.
— Нечем?
— Как видишь, — опять послышался ответ.
Костя продолжал:
— Ждать топливо со стройки долго, упустим время. Я принял решение использовать для этой цели сарай, что стоит вон в том лесочке.
— А чей это сарай?
— Точно не знаю, но думаю, газопровода.
— Тогда как же?
— А так. Пройдем свой участок при помощи калорий, заключенных в древесине этой избушки.
Костя был убежден, что сарай давным-давно забыт прежними хозяевами, и был очень удивлен, когда в самый разгар работы по его разборке увидел, что к ним из соседней деревни, прихрамывая, спешит какой-то человек. Костя сразу понял, что это страж имущества, на которое они посягнули, и направился мужчине навстречу. Говорили они долго, потом Костя, взяв его легонько под руку, повел в сторону от сарая.
Через полчаса бригадир вернулся.
— Кто это? — спросили ребята.
— Сторож.
— Шумит?
— Не без этого. Я дал подписку, что беру ответственность на себя.
Раздался смех.
— Велика важность твоя подписка.
— Велика ли, нет, а ушел. Ему нужна бумажка. Он ее получил. Правда, заявил, что я анархист и что мне еще покажут кузькину мать.
Считая на этом разговор законченным, Костя начальнически прикрикнул:
— За дело, за дело, друзья! Пока он опять не нагрянул, надо, чтобы от сарая рожки да ножки остались.
Все ждали нового визита, но страж больше не появлялся.
Бригада жгла костры, веселее заскрежетали экскаваторы, вгрызаясь в оттаявшую землю.
Когда Данилин и Зарубин добрались до бригады, дела здесь шли вовсю. Выслушав рассказ Кости про затею с сараем, Данилин поморщился:
— Не положено чужое имущество брать. Шуму не оберешься.
— Шум, конечно, будет, сторож уже приходил.
— Ну и как?
— Я ему разъяснил, кто мы, что делаем и прочее. Хорошо поговорили. Не очень подготовленный товарищ попался, с трудом понимает что к чему. Обещал мне основательную нахлобучку.
Данилин, рассмеявшись, заверил:
— Ничего, выручим. Пройдете к сроку?
— Должны. Как там, потепления не предвидится?
— Предвидится, Зайкин, предвидится. Но не раньше чем весной.
Костя свистнул.
— Долгонько ждать. Придется приспосабливаться.
— Да, да. Именно это я и хотел посоветовать.
Данилин уехал. Зарубин решил
остаться в бригаде до утра. Это вызвало у ребят шумную, неподдельную радость.— Это ты правильно решил, — заметил Костя. — Общение с рядовой массой обостряет зоркость руководящего взгляда.
— Ладно, ладно звенеть, — беззлобно отмахнулся Виктор.
Вечером устроили целый пир. У кого-то нашлась бутылка коньяка, и, хотя досталось всего по глотку, гвалт в палатке стоял такой, что слышно было за версту. Расспросам не было конца: «А что нового в Лебяжьем? Как на главном? На литейке? Что идет в „Прометее“?» Но больше всего занимала всех трасса. Наперебой уточняли, как в других бригадах, удастся ли пройти к сроку через Каменские холмы.
— Везде ребята работают как черти. Но вот морозы… Возможно, придется срок окончания несколько отодвинуть.
Костя возразил:
— Выйдет так, что наболтали мы? Не пойдет. Да и сидеть в этих хоромах лишний месяц — удовольствие ниже среднего.
Видя, что ребята задумались, приумолкли, Зарубин пошутил:
— Что носы повесили? Может, на главный вернуть? Там калориферы рядом, погреться есть где. Могу договориться по знакомству. А?
Костя невозмутимо проговорил:
— А что, это мысль, — и, подмигнув товарищам, предложил: — Намнем бока комсоргу за такое предложение?
Через минуту Виктор, потный, всклокоченный, отдуваясь, стоял у двери палатки и грозил:
— Я тебе, Зайкин, это припомню. Десять на одного. Тоже мне герои.
Скоро, однако, из палатки послышалась песня. Пели, конечно, свою любимую:
Живем в комарином краю
И лучшей судьбы не хотим,
Мы любим палатку свою,
Родную сестру бригантин…
Ветер, до этого бешено крутившийся вокруг тускло светившейся в ночи палатки, вдруг стал стихать, словно поняв, что ни черта он не сделает с этими людьми. Но настоящие морозы стукнули дней семь или восемь спустя. По ночам гулко трескалась земля, небо стало мутно-белесым, словно и ему было невтерпеж от этой лютой стужи. Воздух был сух до звени.
Все расчеты строились на обычную в подмосковных условиях зиму, когда температура редко опускается ниже двадцати, и то лишь на самом гребне зимы. Сейчас же термометр показывал по утрам тридцать, а иногда и больше.
— Что будем делать? — спросил Данилин Быстрова.
Тот без колебаний ответил:
— Наружные работы придется прервать. Людей поморозим.
Через несколько минут по радиосети было передано распоряжение начальника строительства о прекращении работ. Передали его и на трассу.
Удальцов и Зарубин сидели в прорабской конторке — вагончике, установленном невдалеке от подножья Каменских холмов. Трасса и от Высокого и со стороны «Химмаша» подошла уже вплотную к холмам. Подошла и уткнулась в их твердь. Холмы стояли волнистой грядой, надвое разрезав трассу. Землекопы, бетонщики, бульдозеристы, экскаваторщики, задирая головы, смотрели на их вершины и чертыхались.
— Ну надо же, вымахали! И обязательно там, где нам надо пройти.
— Давненько они вымахали-то, — ответил сосед говорившему, — может, не один миллион лет назад.