Насмешливый лик Смерти
Шрифт:
– Я думаю, ваш друг Синглтон переживал. Насколько я понял, он был вашим другом, или остается.
– Конечно. Я знал его еще школьником. До того, как мои картины стали продаваться, я работал в Арройо школьным учителем. И он приезжал сюда каждое лето почти десять лет подряд. Отсюда видна его халупа.
Он показал вдоль каньона на север. Почти в самом его начале, примерно в полумиле от жилища художника, среди зеленых дубов тускло поблескивал коричневой краской приземистый бревенчатый сруб.
– Я сам помогал ему ее строить, летом сорок первого. Там всего одна комната, но Чарльз любил называть ее своей студией. После первого года в Гарварде он вернулся
– Я бы хотел взглянуть на его дом.
– Я с вами.
Уайлдинг устремился к моей машине, я последовал за ним. Я выбрался на щебенчатую дорогу, прорезанную в стене каньона, и свернул по ней налево. На втором по счету почтовом ящике было написано имя Синглтона. Опять свернув налево, я нырнул в каньон. Примерно на полпути до дна, на естественном выступе между сходящимися стенами каньона, стоял бревенчатый домик. Выйдя из машины, я увидел, что его дверь запечатана.
Я повернулся к Уайлдингу:
– Вы мне не сообщили, что дом опечатан. Шериф не исключает насилия?
– Он мне не исповедовался, - отбрил меня Уайлдинг.
– Когда я ему сказал, что слышал выстрел, он не слишком взволновался.
– Выстрел?
– Простите, я думал, вы знаете. В субботу поздно вечером отсюда донесся выстрел. Я тогда не придал этому значения, потому что здесь постоянно стреляют - и в охотничий сезон, и не в охотничий. Когда они меня расспрашивали, я, конечно, об этом упомянул. По-моему, они после этого тщательно обследовали местность. Ни пули, ни каких-то других следов они не нашли.
– Естественно, если она попала в Синглтона.
– Боже упаси. Вы что, действительно считаете, что Чарльза могли застрелить в его собственном доме?
– Если бы полиция не подозревала, что здесь что-то произошло, дверь бы не запечатали. Что еще вы слышали в тот вечер?
– Ничего, абсолютно ничего. Единственный выстрел около одиннадцати, и все. По дороге промчалось несколько машин, но тут всегда допоздна движение.
Уайлдинг подошел к большому окну, вырубленному в передней стене симметрично двери. Поднявшись на цыпочки, он стал смотреть в щель между полузадернутыми монастырски коричневыми занавесками.
Я заглянул через его плечо в квадратную пронизанную лучами комнату, отделанную с деревенским роскошеством полированным деревом, домотканым полотном и медью. Никаких признаков беспорядка. Прямо напротив двери, над камином с медным дымоходом, висел портрет в светлой деревянной рамке. Написанный маслом красивый мальчик смотрел поверх наших голов в пятимильную даль залитого солнцем каньона.
– Это Чарльз, - прошептал Уайлдинг, как будто мальчик в рамке мог его услышать.
– Моя работа, мой ему подарок. В двадцать лет, когда я его писал, он был похож на юного Шелли. К сожалению, теперь уже нет. Чарльз потерял свою эфирность во время войны, когда связался с этой женщиной. А может, виновата война. Наверно, у меня предубеждение против женщин. Сам я закоренелый холостяк.
– Вы говорите о блондинке?
– А разве я говорил? Это нечаянно.
– Он повернулся и положил мне на плечо коричневую руку.
– Послушайте, приятель, вы работаете на старую леди? Если да, я умолкаю. Естественно, от шерифа я ничего не утаил.
– Все, что вы скажете, останется между нами.
Его яркие черные глаза впились в мое лицо, как лесные клещи.
– А чем, простите
за любопытство, вызван ваш интерес к Чарльзу?– Меня наняла компаньонка миссис Синглтон.
– Сильвия Трин? Прелестная малышка, по уши влюблена в Чарльза. Но я не понимаю...
– Она знает про блондинку.
– Да. Я ей рассказал. Подумал, что так для нее будет лучше. Что бы там ни случилось, он никогда не женится на Сильвии. Чарльз не из тех, кто женится. Но я ей не открыл, как долго длится этот роман.
– Она сказала, что с начала лета.
– Я оставил ее в этом заблуждении. На самом деле он продолжается уже семь или восемь лет. Чарльз представил меня ей в том году, когда он вступил в армию. Ее звали Бесс, фамилии не припомню. Она была совсем молоденькая и страшно привлекательная, сногсшибательной окраски. Чистое совершенство, пока не открывала рот... но я не хочу сплетничать.
– И продолжал сплетничать: - Вы знаете, у Чарльза всегда был пролетарский уклон. Несмотря на это или благодаря этому, любовь оказалась настоящей. Детки были без ума друг от друга. Только я употребил неправильное слово - детки. Она уже вышла из детского возраста. У нее был муж. И Чарльза это устраивало.
– Он добавил задумчиво: - Возможно, ему нужно было на ней жениться.
– Вы думаете, она его застрелила?
– У меня нет оснований так думать. Хотя это вероятно. Любая дама потеряет терпение, если кавалер семь лет ни на что не может решиться.
– Она была здесь в день его исчезновения?
– Откуда я могу это знать? Я видел в домике свет. Но с ней самой не встречался давно. У меня сложилось впечатление, что этим летом они часто сюда наезжали, практически каждую субботу.
– А раньше?
Он прислонился к запечатанной двери и задумался, скрестив на груди худые загорелые руки.
– Могу сказать, что их визиты не были продолжительными. Впервые Бесс появилась здесь летом сорок третьего, и тогда я с ней познакомился. Я захотел ее нарисовать. Чарльз приревновал и больше при ней меня не приглашал. Потом она исчезла до сорок пятого, когда Чарльз демобилизовался. В следующие два или три года я видел ее издалека довольно часто. Осенью сорок восьмого Чарльз вернулся в Гарвард изучать право, и я не видел их до нынешней весны. Возможно, она жила с ним в Кембридже. У Чарльза я о ней никогда не спрашивал.
– Почему?
– Я уже говорил, что он ревнив и скрытен в том, что касается его личных дел. Частично это вина матери. У миссис Синглтон строгие взгляды на отношения полов, если не сказать больше.
– Значит вам неизвестно, откуда она взялась, куда пропала, что делала в Арройо-Бич, кто ее муж?
– На все эти вопросы вынужден ответить отрицательно.
– Можете ее описать?
– Если найду слова. Это была юная Афродита, веласкесовская Венера с нордической головой.
– Пожалуйста, поищите слова попроще, мистер Уайлдинг.
– Северная Афродита, встающая из балтийских волн.
– Он улыбнулся своим воспоминаниям.
– Чистое совершенство, пока молчала. А когда открывала рот, становилось до жути ясно, что она изучала английский, если это можно назвать английским, в среде натуральных варваров.
– Насколько я понял, она была голубоглазой блондинкой далеко не голубых кровей.
– Синие балтийские глаза, - упорствовал он.
– Волосы как колосья молодой пшеницы. Изобразить в красках, получится чересчур картинно. Но я тогда просто загорелся написать ее «ню».
– Его глаза выжигали в воздухе обнаженную фигуру.
– Только Чарльз и слышать об этом не захотел.