Назови меня по имени

– А каким?

– Не знаю. – Он помолчал. – Отчётливым. Что-то индейское в нём есть.

– Сибирское, – усмехнулась Маша. – Судя по фамилии.

– Я вас люблю, Марья Александровна, – сказал Алёша неожиданно и без перехода. – Вы знаете об этом?

Ученик смотрел снизу вверх; правым – здоровым – коленом он опирался о землю, а палкой, зажатой в руке, ворошил костёр, вернее, то, что от него осталось: красноватые угли, чёрные комки догоравшего материала.

Маша, застигнутая врасплох, окончательно очнулась от своего морока. Требовалось быстро подыскать какие-то единственно правильные слова, чтобы с честью выйти из дурацкого положения, в которое её поставил старшеклассник.

– Нет, Алёша, не знаю, – сказала она первое, что пришло в голову.

– Я и сам очень долго не знал, как это называется, – сказал ученик.

– Может, ты и сейчас… не знаешь?

– Ну я же не совсем дурак, Марья Александровна.

Он неуклюже, но очень аккуратно поднялся на ноги. Отряхнулся, поправил шапку и снова посмотрел на Машу. Она не обнаружила в этом взгляде ничего такого, чего стоило бы опасаться. Ни надрыва, ни страдания, ни агрессии, ни вызова. Казалось, Алёша был совершенно спокоен, и вид его совсем не вязался с тем, что он говорил. Словно он на уроке долго тянул руку, а теперь встал из-за парты и выдал хорошо продуманный верный ответ.

Ученик глянул на часы, потом на угли в оцинкованном тазу.

– До урока ещё десять минут. Я рад, что успел сказать.

Он отволок таз к мусорным бакам, перевернул его и ударил по дну подошвой ботинка. Угли зашипели. Алёша надел перчатки и начал сгребать руками снег из ближнего сугроба.

– Помочь? – Маша подошла ближе.

Ученик засыпал снегом остатки костра и притоптал сверху.

– Я справился. – Он отряхнул перчатки и подошёл к ней. – И с остальным тоже справлюсь. Мне от вас ничего не нужно.

На его лице осели чёрные точки копоти, нос покраснел. Вид у Алёши был забавный, и только Маша об этом подумала, ученик перехватил её мысли.

– Развеселились?

Маша вздохнула.

– Ну у тебя и шутки, Алёша.

– Это вообще-то не шутки. – Они уже шли по направлению к подъезду. – Но я вот думаю… Любовь ведь может веселить человека? Почему нет?

Он рассмеялся – именно так смеются счастливые люди, – и Маша улыбнулась в ответ.

В лифте она поднималась одна, потому что Алёша обещал матери забрать у консьержки распечатки каких-то коммунальных счетов.

Действительно, почему нет, думала она, пока лифт ехал вверх. Любишь – люби себе на здоровье, если уж тебе так хочется. Любовь, наверное, для того и придумана, чтоб друг друга радовать. Только вот получается обычно всё наоборот.

На уроке Алёша держался так, словно никакого объяснения между ними не было и в помине.

В.10. Назовите художественный приём, помогающий А. А. Ахматовой наделить природу человеческими чувствами: «Между клёнов шёпот осенний / Попросил: “со мной умри!”»

Ответ: Олицетворение.

В.12. Укажите название художественного приёма:

«Я обманут своей унылой, переменчивой, злой судьбой / Я ответила: Милый, милый! И я тоже. – Умру с тобой».

Ответ: Повтор.

– Да что ж такое, – бормотал ученик. – Ну и цитатки. Умри да умри.

Маша оперлась локтем о край этюдника.

– Это Серебряный век, – сказала она. – В то время примерно все поэты писали о смерти.

– Бре-ед, – ворчал Алёша. – Наверняка никто из них в больничке не лежал. Ну что вы смеётесь, Марья Александровна? Вот если б те поэты полежали с недельку в ревматологии, они бы сразу очухались и накатали бы что-нибудь жизнерадостное.

Весь пятнадцатиминутный перерыв между предметами Маша стояла возле подъезда и курила. Думала, качала головой и посмеивалась.

А потом достала из кармана телефонную трубку и набрала один петербургский номер.

– Мама? – На том конце провода раздалось покашливание. – Совсем закрутилась вчера. Да. Добрались хорошо, не волнуйся. Нет, просто перерыв между уроками.

Глава 2

Маша прибыла в Королёв в начале одиннадцатого. По лестничной клетке плыл запах еды. Вчера вечером Маша сделала на ужин Петькин любимый картофельный рулет; одного противня хватало им на два дня. На второй день Петька доставал запеканку и разогревал её по способу, который придумал сам. Он находил в холодильнике сметану или кефир, добавлял сыр и мелко нарезанный лук. Поливал этим соусом то, что осталось на противне. Ставил запеканку в духовку и через пятнадцать минут извлекал из духовки блюдо, которое невозможно было отличить от только что приготовленного.

Когда Маша вошла в прихожую, её сразу что-то насторожило: казалось, к ароматам еды присоединился чужой, незнакомый запах. Она услышала, как на кухне открыли кран, как в раковине гремела посуда. Сомнений не было: в квартире присутствовал посторонний человек.

Мысли мелькали одна за другой. Маша судорожно хваталась то за ручку двери, то за телефонную трубку. Выбежать на лестничную клетку? Позвать на помощь? Вызвать милицию? Взгляд упал на вешалку для одежды. Там висела тёмно-синяя куртка со светоотражающими полосками и шевроном «ДПС ГИБДД». С верхней полочки ей на голову чуть не свалилась серая форменная шапка. Маша коротко чертыхнулась.

– Мам! – Напротив уже стоял Петька, вид у него был растерянный. – Я не виноват, честно. Какой-то твой друг. Сказал, подождёт тебя на кухне. Я сел ужинать. И его заодно покормил…

Петька накручивал на палец нитку, которая тянулась от нижнего края футболки.

– Ты впустил в дом чужого человека!

– Да он же в форме! – оправдывался сын. – Я ему твою порцию отдал, слышишь? Тебе пельмени сварить?

– Какие пельмени?.. – наступала Маша. – Сколько раз тебе говорила: никому не открывай дверь!

– А если за дверью милиция?..

Говорил ребёнок шёпотом, и едва он закончил фразу, с кухни раздался мужской голос:

– Отставить шептаться!

Снова что-то громыхнуло, то ли крышка, то ли кастрюля, – и в прихожую шагнул среднего роста молодой мужчина с зачёсанными назад тёмными волосами. Он нацепил Машин зелёный фартук с вышивкой по карманам; рукава рубашки были закатаны до локтей, в руках он держал пёстрое вафельное полотенце не первой свежести. Значит, вот этот самый мужчина только что мыл посуду на Машиной кухне.

– Маша! – Инспектор Рыбкин улыбался и, кажется, вовсе не чувствовал смущения. – Поздно же ты домой возвращаешься. Меня твой сын даже ужином успел накормить.

Он кивнул Петьке:

– Пётр, а ну-ка, помоги маме раздеться!

Мальчишка демонстративно закатил глаза и не сдвинулся с места. Его никогда в жизни никто не называл Петром.

Маша, не сводя глаз с чужака, наконец расстегнула пуговицы, сняла пальто и повесила его на плечики.

– Не командуйте моим сыном! – Голос её звучал жёстко. – С каких это пор мы перешли на «ты»? И к себе домой я вас, кажется, не приглашала.