Назови меня по имени

На четвертой картинке художник снова нарисовал реку: вынырнувший из воды поэт (чёрный цилиндр, крылатка) держит на вытянутых руках маленькую собачку, а к нему с берега спешит ещё один «митёк». Так Алёша изобразил спасение Муму.

Чёрный паровоз с круглым фонарём и высокой трубой летел на всех парах по диагонали, идущей от верхнего правого угла пятой картины. Пушкин здесь был похож на Чарли Чаплина с цветком. Он протягивал ромашку Анне Карениной, одной ногой всё ещё стоящей на рельсе, но уже готовой покинуть железнодорожное полотно – туда, куда её позовёт поэт. Не было никаких сомнений, что история «Пушкин спасает Анну из-под колёс поезда» тоже закончится хорошо.

В последнем эпизоде Пушкин возвышался над бортом огромного парохода, откуда с размаху в воду летел коротко стриженный человек с прямоугольной головой, одетый в пиджак и широкие штаны. Было ясно, что поэт дал человеку пинка. На плече у Пушкина висел спасательный круг. Эпизод назывался «Пушкин сбросил Маяковского с корабля современности, но он готов тут же его спасти».

Два изображения, к которым были уже приколочены широкие деревянные рейки и основания из оргалита, Алёша собирался установить на авансцене, прямо перед занавесом, с правой и левой стороны. Четыре других Алёша хотел соединить попарно – один над другим – с помощью крепёжных пластин, чтобы получилось что-то вроде баннеров на жёстких основаниях. Два самых высоких задних баннера можно было сдвигать и отодвигать друг от друга, в зависимости от сценической задачи.

– Лучше я привинчу стойки прямо в зале, перед мероприятием, – сказал Алёша. – А сегодня мне нужно просто испытать их на прочность.

– Алёша, – Машин взгляд перемещался с одного холста на другой, – ты хоть представляешь себе, какой ты классный художник?

– Художник процентов на сорок, – раздался голос из-за Машиной спины, – остальные шестьдесят слизаны с Бидструпа. Я бы всё перерисовал с нуля. Но, кажется, у Лёши совсем не осталось времени.

Маша обернулась. Дядя Коля говорил совершенно серьёзно и выглядел трезвее, чем она сама.

– Ох, да вы что! – воскликнула Маша. – Это всего лишь задник для сцены.

Ей хотелось защитить ученика и приободрить его, но Алёша, к Машиному удивлению, спокойно принял критику. Он смотрел на свой труд с тревожным, недоверчивым прищуром и, казалось, всерьёз раздумывал над предложением переделать заново почти законченную работу.

Художник покачал головой.

– Если у человека нет стиля – тут дело такое… Рисуй, не рисуй… А из Лёши можно выжать гораздо больше, чем сорок процентов. Уж я-то знаю.

Глава 6

Для сборки баннеров Алёша попросил выделить ему помощника, и Маша отпросила с урока Павлика Разумихина. Из всего мужского состава выпускных классов, кажется, только Павлик не чурался ручного труда. На большой перемене Разумихин прибежал в класс. Вид у него был возбуждённый.

– Народ, это нечто! – воскликнул Павлик. – Картины – блеск! Девятов отжёг по полной.

Все, кто успел к тому времени вернуться из столовой, тут же рванули в актовый зал.

Алёша открыл дверь, но вместо одного Разумихина в помещение ввалилось человек двенадцать парней и девушек.

– Эй, куда? – крикнул Алёша. – Ещё не готово! Там на полу крепёж разложен, эй!

Алёшу оттеснили к стене. Последним в зал вбежал Павлик, всем своим видом изображавший раскаяние.

– Прости, старик, – сказал он и развёл руками. – Нельзя преграждать путь народа к искусству.

Ребята обступили картины.

– Ой, мамочки… – выдохнула Катя. – Это же круто, да?

– Вот у этого Пушкина нос какой-то длинный, – сказала Прудникова.

– У тебя у самой нос длинный, – вступился Павлик. – Сможешь так нарисовать?

– А я разве сказала, что плохо? – оправдывалась девочка.

– А это что за чувак? – спросил мальчик из 11-го «Б» в серой толстовке и с капюшоном на голове. – Для Раскольникова что-то староват.

– Ребя-та! – Прудникова вытаращила глаза. – Это же не Раскольников! Это… знаете кто?.. Вы телевизор вообще смотрите?

В распахнутые двери актового зала вошли директриса и Маша.

– Так, – сказала Нинель. – Что здесь за собрание?

Ребята расступились, только Алёша не тронулся с места.

– Таланты и поклонники, – сказала Маша, улыбнулась и бросила на Алёшу ободряющий взгляд.

– Хм… – Нинель Валентиновна обошла все картины, одну за другой.

В зале повисло молчание.

– Вы думаете, это хорошо? – обратилась начальница к Маше. – Все эти шутки над классиками. Кто здесь нарисован, Маяковский? Что-то не нравится мне этот Маяковский.

Маша обеими руками прижала к груди классный журнал.

– Нинель Валентиновна, это не просто хорошо, – сказала она. – Это остроумно, тонко, талантливо.

– А мне кажется – фривольно и чересчур дерзко. – Директриса покачала головой.

– Послушайте… Да ведь это всё цитаты. Постмодерн! Помните ленинградское неформальное искусство? – Маша с жаром бросилась защищать ученика. – Шинкарёв, Шагин… Тихомиров! Мы же современные люди, Нинель Валентиновна.

Маша не сомневалась ни на минуту: директрисе очень понравились рисунки ученика, но от пристального взгляда начальницы не скрылось ёрничество, присущее почти всем работам молодых художников. Если Маша видела в этих сюжетах шутку и полёт свободной фантазии, то консервативная Нинель вполне могла принять смелость за наглость, а юмор – за издевательство. Маша вдруг подумала: а если начальница возьмёт да и запретит монтаж баннеров? Возьмёт да и забракует всё, над чем Алёша трудился целый месяц?

Ничего подобного допустить было нельзя. Маша решила, что отстоит работу своего ученика, чего бы это ей ни стоило.

– Всё-таки Маяковского я бы убрала, – сказала Нинель после недолгого молчания.

Маша смотрела на директрису, и внутри у неё закипала злость. Ах ты старая колода, думала Маша, пытаясь скрыть раздражение. Ты ведь даже не представляешь себе, сколько труда парень вложил в эти работы.

– Я считаю, – произнесла Маша с нажимом, – Маяковского нужно оставить.

– Ну пожалуйста! – зашумели старшеклассники. – Пожалуйста, давайте оставим…

– Подписано же: «Готов тут же его спасти». – Девочка из 11-го «Б» класса присела на корточки перед картиной.

– Действительно, – пожала плечами Маша. – Совершенно безобидный рисунок.

Нинель взглянула на часы: до конца перемены оставалось минуты полторы.

– Добро, – сказала наконец директриса и торопливым жестом схватила синий ежедневник. – Шесть так шесть.

Потом обернулась к Маше.

– Имейте в виду, на праздник могут приехать гости из Министерства образования. Это ещё не точно, но… – Нинель снова посмотрела на часы и устало махнула рукой: – Монтируйте!