Необратимость
Шрифт:
Он сильный, смелый.
У него острые грани, но ранимое сердце.
С каждым взмахом подводки я раскрываю паутину, опутывающую подбрюшье города. Напряжение нарастает по мере того, как мой главный герой счищает слои коррупции. Когда я наношу помаду темно-малинового оттенка, мужчина сталкивается с главным вдохновителем всего этого - хитрым, эксцентричным манипулятором, чьи мотивы остаются скрытыми до самого финала. В комнате царит атмосфера напряженности, когда мой угрюмый герой оказывается перед выбором, который определит судьбу города и его собственное искупление.
В этот момент наша дружба расцветает. Мое сердце оживает, наполняясь
Наблюдая за тем, как преображается Куини, я понимаю, что наша связь - нечто большее, чем просто помада и воображение. Она - мой якорь, позволяющий мне хоть на несколько минут поверить, что у меня есть захватывающие и интересные вещи, которыми можно поделиться.
И я полагаю, что горе - это интересно.
Разбитое сердце полно захватывающих хитросплетений.
Но я стараюсь отбросить свой реальный багаж в сторону, когда перевоплощаюсь в свое альтер эго по имени Пчелка и притворяюсь кем-то другим.
Я надеюсь, что это продлится долго.
Чувство вины, которое я ношу в себе, мощное и всепоглощающее. Иногда оно похоже на смертельную инфекцию, от которой нет лекарства, и с каждым днем становится все более неизлечимым.
Это начинается с мучительной боли в груди, что-то вроде предупредительного спазма. Затем она распространяется по кровеносной системе и поражает жизненно важные органы. Не успею я оглянуться, как оно доберется до моего сердца, а как только достигнет его, мне конец. Это будет лишь вопрос времени, когда я окажусь на холодной земле, а некогда живое, цветущее сердце - мертвым и безжизненным.
Я закрываю глаза и сглатываю это чувство.
Я не могу этого допустить.
– Мне понравилась эта история.
– Куини облачилась в каштановый парик со спиральными локонами и медовыми бликами.
– Думаю, теперь это моя любимая.
На моих губах расцветает искренняя улыбка, которая исчезает, как только я встаю с кресла и бросаю взгляд на настенные часы.
Время шоу.
И это самое ужасное в чувстве вины. Оно заражает все, что находится в пределах досягаемости, все, во что может вонзить свои зубы. Даже крошечную, невинную улыбку.
Даже историю.
Раньше октябрь был моим любимым месяцем, но теперь это только мертвые листья, серое небо и пончики с яблочным сидром, которые на вкус как грязь. Это то время года, когда мои призраки выходят поиграть, танцуют на кладбище скорби, а я вою на луну.
Я хочу заползти обратно в свой гроб до ноября.
Но я боюсь, что это будет просто еще один октябрь.
Софиты горят так ярко, что заставляют мою кожу покрываться испариной, когда я смотрю на толпу. Мое сердце бьется как отбойный молоток, безжалостно отдаваясь в груди.
Это ошибка.
Я не подхожу для этого.
Начинает звучать музыка, и я, как олень в свете фар, застываю на сцене, обхватив рукой шест. Зрители кричат, размахивая кулаками, стробоскопы ослепляют меня и вызывают головокружение.
Я не могу дышать.
Меня сейчас стошнит.
Долларовые купюры летят к моим ногам. Целые кучи. Я заставляю себя робко улыбнуться мужчине средних лет с подкрученными усами, который только что бросил мне стодолларовую купюру.
Они видят, как я дрожу?
Замечают ужас в моих глазах?
Я привыкла к тому, что мужчины таращатся и пускают слюни, наблюдая за тем, как я позирую и хлопаю ресницами, но это совсем другое. Это новый уровень, к которому я, несомненно, не готова. Я пытаюсь вспомнить свои тренировки, хотя они мало помогли мне успокоить волнение.
Сглотнув, я закрываю глаза и пытаюсь сосредоточиться. Играет песня Хэлси - переработанная версия «Bells in Sante Fe». От этой музыки у меня внутри все гудит, она придает мне смелости, что позволяет мне отвлечься и начать двигаться.
Оранжевые и фиолетовые огни окутывают меня разноцветным теплом, когда я выскальзываю из бюстгальтера и позволяю сверкающему куску ткани упасть на сцену. Толпа сходит с ума. Под аплодисменты я опускаюсь на четвереньки, выгибаю спину, качаю головой, в то время как моя густая грива искусственных светлых волос разлетается вокруг меня, а дополнительные блестящие нити заставляют парик мерцать в свете стробоскопов.
В этом клубе для джентльменов выступают только топлес, поэтому мои черные кружевные стринги остается на месте. Закрыв глаза, я откидываю голову назад, опускаюсь на колени и обхватываю грудь руками. Снова крики, свист и одобрительные возгласы. Я плавно поднимаюсь на ноги и выхожу на переднюю часть сцены, танцуя и покачиваясь, запуская пальцы в синтетические волосы и оглядывая толпу.
Когда я вглядываюсь в море огней и неясных лиц…
Я замечаю мужчину.
Я замечаю много мужчин, но один выделяется.
Я не знаю, почему он привлек мое внимание, ведь он стоит в стороне и смотрит, как я танцую. Он скрестил руки на груди, прислонившись бедром к стене в нескольких футах от меня. Длинные ноги обтянуты темной джинсовой тканью, а темно-серая хенли словно приклеена к нему. Мышцы выпирают из-под тонкой ткани и подрагивают вместе с его заросшей щетиной челюстью. Мужчина излучает силу. Что-то пьянящее и почти… тревожное.
Я не могу разглядеть цвет его глаз из-за стробоскопов и облака дыма, но я чувствую, как они впиваются в меня, словно топор для абордажа.
Мое дыхание сбивается.
Наши взгляды встречаются, и я сжимаю грудь и провожу по ней кончиками пальцев, затем по ключицам и волосам, чувственно скользя вверх. Я прикусываю губу, глядя на него.
Он смотрит в ответ, не отрываясь. Не мигая.
Я не могу его прочитать.
Девушки вкратце рассказали мне о типах мужчин, которые смотрят, как мы танцуем, — они разделили их по типам. Ариэль перечислила их мне, пока мы сидели вместе за сценой и ждали своего выхода.
Крутые парни. Они считают себя слишком красивыми и респектабельными, чтобы платить нам. Самые горячие и меньше всего платят.
Мужчины в возрасте. Обычно они слишком уважают нас, чтобы пригласить на приватный танец, но дают хорошие чаевые, когда мы выходим на сцену.
Новички. Они никогда раньше не были в стриптиз-клубе. Новички обычно самые веселые и делают работу намного приятнее.
Типичные женатики. В большинстве случаев они больше разговаривают с нами, чем интересуются нашей грудью, потому что считают нас более привлекательными, чем их жены.