Необратимость

Или мне так казалось.

Я просматриваю еще несколько пропущенных сообщений, несколько от мамы с ее ежедневными мудрыми советами. Она - мое человеческое печенье с предсказаниями.

Мама: Мы должны отпустить жизнь, которую мы планировали, и жить той, которая нам дана.

Мама: Когда жизнь дарит тебе лимоны, приготовь текилу. Или три.

Мама: Не бывает плохих дней. Есть только усвоенные уроки.

Улыбка появляется на моих губах, когда я отправляю в ответ несколько сердечек.

Я продолжаю прокручивать сообщения и натыкаюсь на еще одно, отправленное вчера около девяти вечера.

Я замираю.

В горле встает комок.

Джаспер: Мы можем поговорить? Пожалуйста. Это важно.

Он никогда раньше не писал мне таких сообщений.

Как правило, это всегда была длинная череда извинений и исполненных чувства вины просьб о прощении. Каждое сообщение я игнорировала, каждое слово выкидывала из головы. Нет смысла поддерживать отношения - мы развелись, и он с Эллисон. Я забрала деньги, доставшиеся мне при разводе, переехала почти за четыреста миль и собрала осколки своей разбитой жизни, стремясь начать все сначала.

Мне больше нет места в их мире.

Мой большой палец зависает над клавиатурой, пока я обдумываю свой следующий шаг. Любопытство терзает меня. Нерешительность завязывается колючим узлом в груди.

Мы можем поговорить?

Пожалуйста.

Это важно.

Закрыв глаза, я выключаю экран и бросаю телефон рядом с собой. Я достаю плед и сворачиваюсь калачиком на двухместном диване, позволяя усталости одолеть меня и надеясь, что сладкие сны не заставят себя ждать.

Самое важное сейчас - пережить еще один день.

Проснувшись три часа спустя, сонная и голодная, я заглядываю на кухню в поисках своего нового пушистого компаньона.

Но его там нет.

Мистер Бинкерс исчез.

ГЛАВА 39

Куини чокается со мной своим бокалом, пока я пытаюсь успокоиться и готовлюсь к следующему выступлению. Прошла еще одна неделя, а я все еще не та бесстрашная танцовщица топлес, какой надеялась стать после двух недель выступлений перед пускающими слюни, потерявшими дар речи мужчинами.

Моя уверенность в себе возросла, но я задаюсь вопросом, смогу ли я когда-нибудь исцелиться полностью. Во время выступлений я надеваю парики, боясь, что кто-то из моих похитителей прячется в толпе и планирует схватить меня, как только я войду в свою темную квартиру.

Но я не могу прятаться вечно.

В этом и есть вся суть.

– Пенни за твои мысли, - говорит Куини, проглатывая свой лимонный шот и ставя стопку на стойку бара.

Я потираю губы друг о друга.

– Надеюсь, у тебя много пенни.

– Полно. Обменяю на хорошие мысли.

Я улыбаюсь.

– Когда-нибудь становится легче? Ты нервничала, когда только начинала?

– О, дорогая, я занимаюсь этим уже очень давно. Я почти не помню те первые несколько недель.

– Да.
– Я киваю и смотрю на свои подрагивающие колени.
– Я не могу представить, что ты когда-нибудь волновалась. Ты всегда была уверена в том, кто ты есть.

– Как и ты. Та девушка, которую, как ты думаешь, ты где-то потеряла, та, которая была дерзкой и смелой… она все еще там.

– Она уверенно прижимает руку к моему колену, успокаивая дрожь.
– Ты никогда не теряла ее, ангелочек. Она просто сбилась с пути.

Я смотрю на нее, мои глаза затуманиваются.

– Ты думаешь, люди никогда не меняются?

– Не меняются?
– Откинувшись назад, она опирается локтем о спинку стула и наклоняет голову.
– Я думаю, что одни люди растут, другие регрессируют. Когда растут, они становятся лучшей версией того, кем они уже являются. А когда регрессируют, это значит, что они слишком напуганы, чтобы расти.
– Она пожимает плечами, поджав губы.
– Так что нет, я не думаю, что люди действительно меняются. Не в своей основе. Не в своей сущности.

Иногда Куини так напоминает мне мою мать.

Это милая фамильярность, которая заставляет меня улыбаться сквозь душевную боль.

– Спасибо, - бормочу я, вертя полупустой бокал между пальцами.
– Ты всегда знаешь, что сказать в нужный момент.

– Я в этом не уверена.
– Она смеется.
– Я просто говорю то, что хочу и когда хочу. Слушатель сам должен извлечь из этого то, что ему нужно.

Я проглатываю остатки своего «Олд Фэшн», морщась, когда он обжигает горло. Достаю вишенку со дна бокала и обвожу взглядом переполненный бар, оценивая свою аудиторию на этот вечер. Я узнаю несколько лиц. Один мужчина бросает на меня похотливый взгляд, проводя языком по губам, что заставляет меня откинуться на спинку стула и поправить свой длинный каштановый парик.

Но прежде чем я полностью поворачиваюсь лицом к Куини, мой взгляд перехватывает кто-то еще.

Я оборачиваюсь, вытягивая шею над морем мужчин.

Мой пульс отбивает чечетку.

Это он.

Мужчина, куривший возле клуба две недели назад.

Он отводит взгляд, как только наши глаза встречаются, и я выпрямляюсь, поворачивая голову к Куини.

– Эй. Ты знаешь этого парня?

– Хм?
– Она хмурится, проследив за моим взглядом.
– Которого?

– Симпатичного.

– Это субъективно, дорогая. Мой третий муж был похож на садового гнома, который пережил слишком много бурь, и он мне очень нравился. По крайней мере, в течение нескольких лет.

Моргнув несколько раз, я чувствую, как у меня начинает гореть кожа, когда я смотрю через бар на темноволосого незнакомца, который уставился в свой бокал с прозрачной жидкостью со льдом.

– Тот, что в черной футболке. Широкие плечи. Темные волосы.

Она смотрит на него и прищуривается.

– Нет. Никогда раньше его не видела.

– Он был здесь в мой первый вечер, смотрел, как я танцую.

Куини бросает на меня недоуменный взгляд.

– Я тоже, как и половина этого заведения.

– Да, но… это было нечто большее. Я видела его возле клуба, когда уходила. В нем что-то было. Я пыталась с ним заговорить, но он ушел. Он был каким-то напряженным.

– Молчаливый тип - редкая порода, которую я могу оценить.
– Она поднимается со стула и кладет на стойку двадцатидолларовую купюру. Поколебавшись, она смотрит на меня.
– Ты чувствуешь себя в безопасности? Это ведь не крик о помощи?