Невыносимые противоречия

Проходя мимо свежевырытой ямы рядом с могилой матери, Франц задержал дыхание. "Мы сожгли тело", - сказал Лонарди.

– Я заказал для твоего отца памятник. Даже если тело исчезло, у него должно быть место захоронения, успокоения, - Маркус смотрел на землю по краям ямы. На солнце комья земли высохли, пожелтели и превратились в камни.

Сложив руки за спиной, Франц остановился у могилы жены Маркуса.

– Ты, наверное, не помнишь, но когда тебе было три, ты заболел. У тебя поднялась температура, и ни одно лекарство не в силах было ее сбить, пока твоя мать не приготовила настойку трав по рецепту твоей бабки. Гваделупе выросла в индейском племени. Традиции врачевания передавали в ее семье еще со времена, когда инки были могущественной империей.

Высоко в небе завис клин птиц. Маркус коснулся могильного камня своего отца.

– Твой прадед был больше строителем, чем воином. Он был полковником, когда испанская администрация послала его на юг. На юге его до сих пор вспоминают с благодарностью. Вместо того, чтобы подавлять крестьянские бунты, солдаты твоего прадеда строили плотины и спасали деревни от затопления.

На ботинок Франца забралась гусеница. Виноградная лоза опутывала склепы нескольких поколений Маркусов. Предков и детей генерала. Целительница Гваделупе родила ему семерых мальчиков и трех девочек. Четверо мальчиков умерли в младенчестве. Одна девочка упала с лошади и сломала шею в шестнадцать. Одна уехала учиться в Америку, вышла замуж за продавца недвижимости и превратилась в толстую домохозяйку. Последняя девочка стала матерью Франца. Его дяди по материнской линии, три выживших сына Маркуса, были военными. Один погиб при испытании самолета, другой на границе с Чили, третий - в джунглях, в войне с партизанами.

Каменный воин пришпорил каменного жеребца над могилой первого президента независимой Лумбии. Говорили, война за независимость длилась двадцать лет. Отца Маркуса к тому времени завалило бревнами на стройке очередной плотины. Сам Маркус первые десять лет войны был ребенком и мечтал о подвигах, в тринадцать он присоединился к Освободительной армии. Освободительные армии в Лумбии существовали всегда, только цели у них менялись. Они сражались против испанской колониальной администрации, потом против американской, теперь против местного коррумпированного правительства. Армия, к которой присоединился тринадцатилетний Маркус, билась за независимость Лумбии от испанцев и дружила с Америкой. Той армии Маркус верил. В той армии нашел друзей. Вместе они воевали семь лет до победного конца. А потом Маркус всю жизнь хранил верность людям, что прикрывали ему спину. Маркус поклонялся военному братству, а вовсе не идеям, президентам и правительству. Считал служить стране почетнее, чем управлять ею. Управленцев, гражданских, президентов и промышленников он считал недочеловеками, необходимым злом. С ними можно смириться, если армия процветает и развивается.

Со смехом он говорил, что первый Лумбийский президент был врачом, прославился тем, что вкручивал в речи латынь, которую никто не понимал. Второй был неучем, и ковырял в носу за обедом.

– Ковырял в носу, - Маркус улыбнулся.

А Франц и не знал, что губы старого вояки могут так мягко изгибаться, не подозревал, что Маркус способен проникнуться пониманием к человеческим слабостям.

Третий, четвертый, пятый, шестой президенты пришли и ушли. Что были, что не были. Никто из них не усидел в кресле больше месяца, убивали друг друга как змеи в корзине. Потом в Лумбию пришла американская дружба. Президенты корчили из себя бизнесменов с пакетами акций иностранных компаний, которые рулили экономикой и настроениями в стране. Маркус не возражал, покуда американцы поставляли в Лумбию новую технику и оружие, делились разведывательным опытом и опытом подготовки специальных подразделений. Армия развивалась, укреплялась, лучилась силой и мощью, возвеличивала солдат и командиров.

А потом пришел отец Франца. Мальчишка с кофейной плантации, который изучал литературу, вдруг оказался хорошим оратором. Он не только нравился людям, но влюбил в себя дочь Маркуса.

Маркус замолчал. Ветер прилепил к его затылку опавший лист, но Маркус этого не заметил.

О последнем десятилетии Маркус говорил неохотно и скупо. Повальная национализация, разрыв с американцами, выскочки на высших военных должностях. Смерть друзей.

– Я жив благодаря Лонарди старшему, - старый генерал вытянулся по стойке смирно перед фамильным склепом Лонарди.
– Мы воевали тогда с Чили. В горах. Меня ранили, он нес меня на себе двадцать километров до ближайшего врача.

Склеп из мрамора. Прожилки на камне похожи на карту рек. Или рисунок вен. Рядом в траве маргаритки, крапива и колючки.

– Проклятие. Говорят, в молодости в Лонарди старшего влюбилась девушка из племени анаока, а когда он отверг ее, она прокляла его. Сказала, что в браке у него родится только один сын, а когда вырастет этот сын убьет отца. Говорят, в день, когда Лонарди старшего хватил удар, Альбер был в доме. Не вызвал скорую, не отвез в больницу, смотрел как он умирает.

Франц передернулся. Он вспомнил своего отца. В трусах и майке он лежал на полу спальни. Франц тоже был в доме, пока он хватался за ковер, пытаясь подняться или позвать на помощь.

– Никогда не доверяй Альберу Лонарди, - Маркус покачал головой. Солнце упало за склепы, тени памятников и крестов потянулись друг к другу и спутались как лоза на камнях.

Франц и не собирался доверять Лонарди. Человеку, который продавал детей в сексуальное рабство. Он хотел бы презирать Лонарди. Но он видел, как Санчес, не задумываясь, отдал за Лонарди жизнь. А Ливи заслонил собой Франца. И сделал он это только из уважения и преданности Лонарди.

– А здесь похоронен Себаса, - Маркус наклонил голову, отблеск спрятавшегося за деревьями солнца полоснул его по спине.
– Сорок лет назад во время взрыва в столице он спас и меня, и Лонарди. Мы провели под завалами пять дней. Поисковые работы прекратились, а Себаса продолжал искать, - Маркус наклонился, поднял лист с могильной плиты и растер его между пальцев.
– Я присылаю солдат ухаживать за могилой раз в две недели. Никто не навещает Себасу и его дочь Марию, эти захоронения все, что осталось от их семьи. Твой отец сделал так, что все родственники Себасы пропали, как будто их и не было, никто не знает, где они похоронены.

Разговоры о предках и президентах расслабили Франца, переход на отца застал его врасплох.

– Патрик, - Маркус обернулся.
– Подойди, - большой кадык дернулся, мальчишка приблизился.
– Патрик приходится Себасе двоюродным племянником. Сын сводной сестры Себасы. Патрик никогда не видел своего знаменитого дядю. Когда я разыскал Патрика, он убирал навоз на ферме. Я предложил ему вступить в армию, он согласился.

Патрик кивнул и посмотрел Францу в глаза. Франц заметил, что глаза у Патрика зеленые. Необычное сочетание: черные волосы, зеленые глаза. Эта необычность еще больше выбила Франца из колеи. Или его удивило и взволновало то, что его дед, разыскал дальнего родственника мертвого друга и предложил ему покровительство?

***

На следующий день Франц принес присягу. Поклялся служить армейскому братству перед полным составом элитной базы ВВС. На плацу собрались офицеры и двести кадетов. За плечами каждого военная академия, годы службы в регулярных войсках, курсы повышения квалификации, тренировочные лагеря и строгий обор в летную элиту Лумбии.

Двадцать слов священной присяги. Франц запнулся всего два раза.

Маркус считал, что это его судьба. Продолжить и возродить семейную традицию. Франц - что у него нет выбора. Живя на военной базе, он мог быть либо пленником, либо солдатом. Для роли гостя он не годился, потому что не существовало места, в которое он мог бы вернуться, места, которое бы назвал домом. В памяти ярко отпечатались заточения у Касто и Лонарди. Для обоих он был трофеем. Сын мертвого президента, которого можно использовать. Для Маркуса он тоже был трофеем, но в более глубоком смысле. Последний оставшийся в живых родственник. Вновь обретенный внук. Сын жестоко убитой и до сих пор оплакиваемой дочери. Для Маркуса Франц был символом утраченных ценностей. Семейных и армейских.

На плацу кадеты смотрели мимо Франца. Идеально начищенные ботинки, блестящие пуговицы, ровные складки на брюках, между грудью и подбородком угол в девяносто градусов, между пятками никакого зазора, ладони прижаты к бёдрам, пальцы выпрямлены. Кадеты гордились собой и верили офицерам. Гордились, потому что верили. И верили, потому что гордились.

Францу предлагали войти в этот замкнутый круг. Он вырос в интернате и слышал, что воспитанные вне семьи дети часто находят себя в армии, сектах, мафии, в закрытых обществах со строгими и чёткими правилами. Лишенные родительской ласки и заботы, дети чаще падают на колени перед чужими идеями, идеалами и желаниями. Но Франц всегда мечтал стать исключением из этого правила.