Ночь большой луны
Шрифт:
И ушел.
Ника спросила:
– Все в порядке?
А Степка, как обычно, проявил рассудительность и обронил:
– Ужин на столе.
Впрочем, остракизму его подвергать не стали. Егор уже давно понял, что долгое смакование обид здесь совершенно не в ходу. Точно такой же характер был у его бабушки. Ее гнев походил на летнюю грозу: налетал шквальным рывком, разряжался коротким проливным дождем и испарялся через десять минут после начала.
Зла в душе она не держала никогда и прошлые провинности никому не поминала.
Егор сидел в одиночестве за кухонным
– Ты в порядке?
– спросил он.
– Извини меня, - покаялся Егор.
– Сам не знаю, что на меня нашло.
Степка махнул рукой.
– Ерунда! Что ж тут непонятного? Сердишься, что барышня на тебя мало внимания обращает.
Он пожал плечами.
– Может, я бы на твоем месте тоже обиделся.
– Нет, ты мне скажи, - спросил Егор, - почему ей с Васькой интересней, чем со мной?
– Они друг друга хорошо понимают, - ответил Степка.
– Общего много. Оба рано матери лишились, к примеру… Да и сил у них много, им еще порезвиться хочется, как щенкам.
И примирительно добавил:
– Не обижайся на нее. Она совсем девчонка.
Егор вздохнул. Злость еще тлела в душе догорающими огоньками, но уже не причиняла боли.
– Ты прав, - сказал он Степке.
– Я вел себя как идиот.
– Вот и славно, - завершил довольный Степка.
– Мир и дружба. Я это больше всего люблю.
И добавил:
– Пойдем картошку печь.
– Пойдем.
Расселись, как вчера, вокруг специально вырытой ямки для костра. Егор чувствовал себя немного неловко, но Ника вела себя с таким поразительным дружелюбием, что он даже удивился. Обращалась к нему через каждые пять минут, словно хотела убедиться, что Егор ей ответит. Получается, она тоже чувствует себя виноватой.
«Ладно, проехали», - решил он великодушно.
– Ника, где ты так загорела?
– спросил Васька, с которым они без конца шушукались и пересмеивались.
– На море, - ответила Ника.
– В отпуск ездила?
Ника энергично замотала головой. Во рту у нее была горячая рассыпчатая картошка.
– А акику, - ответила она.
– Чего?
– не понял Васька.
– Не видишь, человек ест!
– одернул его Степка.
Ника проглотила все, что было во рту, втянула в себя прохладный вечерний воздух и перевела:
– На практику.
– Это как?
– не понял Васька.
– Есть такая вещь: археологическая практика, - объяснила Ника.
– Студенты должны знать основы археологии. Поэтому их вывозят на полевые работы.
– Здорово!
– восхитился Васька.
– Загораешь себе на пляже, купаешься… Пойти на исторический, что ли?
– Все совсем не так, - начала Ника, но Васька ее перебил:
– Пошутил я, пошутил! У тебя поотдыхаешь, как же… Пилишь, небось, бедных студентов, как бензопила.
– Пилю, - согласилась Ника.
– А что делать? Должны же они чему-то научиться! Потом сами спасибо скажут.
– Вот именно!
– вклинился Степан негромко, но многозначительно.
–
Ну, началось воспитание!– с тоской сказал Васька. Оживился и спросил: - Ника, а можно мне с тобой? На следующий год, я имею в виду…
Ника перебросила горячую картофелину с руки в руку.
– Понимаешь, Васька, - начала она, осторожно подбирая слова.
– Это, вообще-то не отпуск.
– Да понял я, понял!
– Не приставай к Нике!
– снова одернул сына Степка.
– Дело не в этом, - поспешно сказала Ника.
– Я хотела сказать, что на море я езжу не часто. Обычно я езжу… в другое место.
– Куда?
– жадно заинтересовался Васька.
Ника немного помолчала. Егор с удивлением почувствовал, что у нее портится настроение. С чего бы это?
– Обычно мы со студентами ездим в одно местечко… недалеко от Питера.
– А что там?
– вежливо спросил Степка.
– Историческое место?
– Историческое…
Ника поворошила угли длинным прутом. Яркие искры отплясывали в ее зеленых глазах завораживающий колдовской танец.
– Там бои шли, - сказала она неохотно.
– В сорок первом, сорок втором… В лесу под Тихвиным наши войска попытались прорвать оборону фашистов и выйти к блокированному Ленинграду.
– Прорвали?
– игриво спросил Васька. Ника подняла голову и посмотрела на него. Огонь замерцал в ее потемневших глазах, и Васька неожиданно присмирел.
– Нет, - ответила Ника после небольшой паузы подчеркнуто спокойно.
– Линия фронта гуляла от железной дороги до леса. Немцы вгрызлись в насыпь, построили прямо под шпалами блиндажи и доты. А в полукилометре наши соорудили из двух рядов бревен длинный сруб, прорезали бойницы, выкопали землянки… Немецкая оборона углубилась в тыл на три-четыре километра и была почти круговой: со стороны Ленинграда на них шли наши осажденные войска.
– Где-то под Ленинградом дед погиб, - сказал Степка очень тихо.
– Может, в том самом лесу…
Откашлялся и спросил:
– А теперь там что? Музей?
– Если бы, - ответила Ника мрачно. Тяжело вздохнула и договорила: - Трофейщики там работают.
– Это кто?
– спросил Егор.
– Кладоискатели, что ли?
– Что-то вроде того, - ответила Ника.
– Ищут… Только не клады. Оружие. Там этого добра не меряно. Прежде, чем костер разжечь, землю протыкают штыком: вполне может попасться старая мина, и тогда…
Она замолчала. Молчали и остальные. Дениска незаметно приблизился к костру, привлеченный рассказом, присел рядом с Васькой. Тот подвинулся, освобождая приятелю место.
– Трофейщики себя называют по-разному, - продолжала Ника.
– Черные следопыты, падальщики… Не в этом суть. В лесу навалом ржавого железа. Окопы, провалы блиндажей, ямы пулеметных гнезд… Стоит в лесу развороченный взрывом советский танк. Взорвали его уже после войны, из баловства: ребятки понапихали в танк столько снарядов и мин, сколько поместилось. Этого добра в лесу полно: лежит, например, толстенный снаряд большого калибра с проломленным боком. К нему опытные трофейщики даже не подходят - видна желтая взрывчатая начинка.