Объект «Фенрир»

– Есть люди, к которым хорошим мальчикам, вроде вас, ходить не надо. Вот, к ним я и пойду.

___***___

В конце-концов Михеев не выдержал. Он понимал, что все ждут, когда он прикажет стартовать и команда, наконец, перестанет изображать комиссию экспертов. Которой здесь делать попросту нечего. Там более, что информация об использовании берсеркера разошлась по сектору, знакомые и родственники Кейко и Стаса уже пытались выяснить, все ли в порядке с их ненаглядными, а корабли одного гнезда с «Меконгом» задавали вежливые, полные любопытства, вопросы, как он перенес встречу с нагльфарами и берсеркером. Точнее, не совсем это, но именно так перевел интерес кораблей Михееву сам Меконг.

Поскольку, последние трое суток пилот не входил в режим симбиота и не погружался в консенсус-реал «пилот-корабль». Что корабль, конечно, нервировало.

А Михеев бродил по станции, погруженный в свои мысли, пытался не попадаться на глаза Кейко и, ещё больше, Стасу. Он отвлекал от работы немногочисленный экипаж станции, те старательно делали вид, что все нормально, отчего Михеев раздражался еще больше, и еще сильнее пытался забиться в безлюдные уголки.

Которых на станции, считай, и не было.

Он выходил в космос в коконе, соединенном со станцией невесомой пуповиной, и висел, глядя, на зелено-голубой шар планеты, на красно-оранжевое светило и думал, связано ли оно со Старшими Сущностями, читают ли они сейчас его мысли, и, если понимают, в принципе, о чем он думает, почему молчат.

На самом деле, понимал, почему, он и сам бы молчал, но от этого становилось еще тоскливее.

Наконец, он решился.

Взял под локоток Попова и повлек к причальному терминалу.

Показал дежурному «домовому» пайцзу и затребовал двухместную шлюпку.

– Пилот - Меконгу. Отбываю на поверхность, со мной Петр Александрович Попов. Известить остальной экипаж Время возвращения не обозначаю, вести по маршруту запрещаю.

Ксенопсихолог смотрел на Михеева со спокойным любопытством. Кажется, даже, с оттенком веселья.

А пилот чувствовал, как его постепенно увлекает в поток.

Обычно, он любил это состояние - все вокруг делается лёгким и понятным, и даже то, что непонятно вызывает лишь азарт, ты забываешь о времени, ты больше не нечто отдельное от всего, закукленное в себе. Нет, ты раскрываешься, и через тебя идёт поток энергии, его надо лишь уметь ухватить, направить, идти вместе с ним.

Но сейчас Михеев этого ощущения боялся. Оно слишком напоминало то, что подхватило и понесло его тогда - сначала в Москве, да, именно Москву, пожалуй, и надо считать той точкой,потом через всю Европу, потом в Дублин, ох, не хочу я чтоб мне снова снился индус с задранными штанинами и мертвые младенцы.

А голос внутри лысой загорелой головы шептал Михееву, что боится он вовсе не этого.

А того, что несет с собой поток - ощущение охотничьего азарта, смазывающего все сомнения и моральные ограничения. Михеев боялся снова стать машиной для достижения цели. И пусть тогда, в том мире, как и сейчас, он постоянно напоминал себе, что его цель - «прекрасное далёко», в котором такие, как он будут не нужны и невозможны. Но иногда, глубокой ночью, глядя в очередной потолок очередного отеля, названия которого он не помнил, не признавался ли он сам себе, что это очень удобное оправдание, чтобы творить такое, на что не всегда решались даже корпоранты.

Ну, разве что, заказать.

Михеев расслабил руки на штурвале, с усилием разжал зубы, поводил туда-сююда нижней челюстью. надо же, и не заметил, как закаменела.

Он сосредоточился на управлении шлюпкой. И как-то сразу успокоился. Судёнышко слушалось малейшего движения - Михеев специально не стал подключаться по мнемоканалу, хотелось вспомнить, что значит действительно управлять чем-то, рассчитывая только на свою реакцию и собственный опыт.

Шлюпка мягко снижалась, прошла облака, и повисла посреди бескрайней безмятежной синевы. Михеев повертел головой,

– Судну, полный обзор.

Пилотская капсула растаяла, теперь он висел посреди неба. На миг закружилась голова. Всё же, даже самый совершенный реал не может дать таких ощущений, как непосредственное восприятие. Чёрт его знает, в чем там дело, ученые спорят и по сей день.

Вдали проглядывала сверкающая полоска. Михеев вспомнил карту, по идее, это был залив с романтичным названием Закатный берег.

Однако, в полуденном, почти земном, свете меланхолично-закатным он не казался,и Михеев вывернув штурвал, заложил вираж.

Шлюпку посадил мягко, даже сам не ощутил момента касания, и от этого удовлетворенно крякнул.

Шлёпнул ладонью по тёплому боку, дождался, пока разошедшаяся псевдоплоть не превратится пологий пандус, и кивнул Попову,

– Пётр Александрович, давайте, погуляем и поговорим...

___***___

Пляж оказался роскошным. Совершенно... во - самобытным, покрутил в голове словечко Михеев, не похожим на пляжи Старой Земли, чем порой грешили ностальгирующие земледелы, но уютным и по-своему очаровательным.

Неуловимо зеленоватый песок приятно скрипел под ногами и, сделав пару шагов, Михеев скинул ботинки и носки, закатал штанины комбинезона, и пошел, насвистывая, сунув руки в карманы.

Вдруг стало совсем неважно, идёт ли за ним Попов, и что он скажет, и, вообще, чем закончится всё это странное и страшное, тянущее из прошлого мерзкие, пахнущие жаждой власти - до хрипа, до судорожного стона, жаждой, щупальца. Михееву было просто хорошо идти по пляжу планеты, название которой он никак не мог запомнить, и знать, что её приспособили хорошие люди для жизни хороших людей.

Волны тихо накатывали на берег, шипели, сползая обратно, Михеев склонил голову к левому плечу, пытаясь определить цвет.

Так и не смог, но он ему понравился.

Зашел в воду по щиколотки, зажмурился, наслаждаясь тёплой водой и крупным, приятно покалывающим ступни, песком.

Неслышно подошел Попов, встал рядом.

Михеев открыл один глаз, скосив, посмотрел на ксенопсихолога.

Удивился.

Впервые тот выглядел, как обычный, совершенно нормальный, заурядный даже, человек.

– Рассказывайте, Пётр Александрович, рассказывайте, облегчите душу.

Попов нагнулся, зачерпнул воды, понюхал, лизнул,

– Знаете, я совсем не помню земные океаны. Знаю, что вода в них солёная, но, понимаете, знаю это рассудком, это исключительно рациональное знание, никак не связанное с моими эмоциями.

– Хотя, - он оживился и даже улыбнулся, повернувшись к Михееву, - я же не раз был на Земле, даже жил там, я преподавал в университете Большого Владивостока, я видел океан. А... не отложилось. Должно быть, я тогда слишком занят был тем, что казалось мне страшно важным. Оно и было важным - люди, которые хотят узнать новое, это всегда очень важно.