Облака и звезды
Шрифт:
Заместитель директора по науке встретил смущенно:
— Думали, не скоро поправитесь. Назначили другого завотделом. Может, хотите отдохнуть, Андрей Андреевич? Года немалые, болели сильно.
Что? На пенсию? Уйти от леса? От дела всей жизни? Но это же конец, смерть! Он остался в отделе просто научным сотрудником.
Сейчас опять ведет отдел, правда как исполняющий обязанности заведующего. Но это чепуха, мелочь. Главное, ему никто не мешает работать, и он в свои шестьдесят восемь работает как и прежде, как все сорок три года. Основное время в поле, на лесополосах. Так всегда работали здесь все ученые, начиная с Докучаева, все лесоводы: Собеневский — создатель
— Дуб у нас самая лучшая порода. — Шаповалов стоит на вершине балки, говорит о дубе.
Достоинства дуба — стойкость против засухи, против заболеваний, долговечность, высококачественная древесина. Почти сто лет назад, в семидесятых годах, лесничий Тиханов стал высаживать дуб в степи. В товарищи дубу дал ильмовые — вяз и берест. Это близкие породы: оба из одного семейства, одного рода, только виды разные. И вяз и берест оказались неверными друзьями — в первые же годы стали глушить дубки, потом через десяток лет и сами погибли. Неудача. Но начало было положено: в степи должен расти дуб. Это вне сомнения. Только вот как его вырастить? За семьдесят с лишним лет Каменная степь выработала проверенные практические рекомендации посадок полезащитных лесных полос. Известно, какие подходят для степи древесные и кустарниковые породы, как их смешивать, как они поведут себя в дальнейшем, как за ними ухаживать. Над всем этим почти целый век работали поколения русских лесоводов, работали пожизненно — от молодости до смерти.
Гребень Хорольской балки. С востока лес заслоняет даль. Но с других сторон она открыта. Уходят к горизонту узкие, длинные рощи. Они окаймляют громадные прямоугольники полей. Поля разноцветные — иссиня чернеют пары, свежо, зелено, словно после дождя, сверкают озими. Зелень сейчас только внизу. Леса уже сплошь пожелтели. Темной бронзой мерцают дубы, светятся золотисто березы, липы. Редкими красноватыми пятнами вкраплена дикая груша. Холодно синеет тяжелая гладь «Докучаевского моря» — пруда-великана.
— Отсюда пошла наша Каменная степь, — говорит Шаповалов. — Мы в зоне самых старых насаждений, еще не полезащитных: они противоэрозионные, закрепили овраг. Это девяностые годы.
Леса уходят за горизонт. Они не сплошные, но они везде. Самые длинные протянулись с севера на юг, другие, короче, — с востока на запад. И все пространство вдали разноцветное — синее, зеленое, черное, коричневое, желтое. Поверить трудно, что воды и леса эти — только оазис, что со всех сторон окружили его безлесные безводные степи. Плодороднейшая почва — чернозем почти метровой толщины — создавалась веками: вершок за вершком копились в земле остатки перегнивших трав, некогда густых, буйных, скрывавших всадника с конем. Но это было в давние, очень давние времена.
Тогда днями ехал путник по степи и не встречал жилья. Вокруг безграничная, замкнутая лишь изгибом горизонта, вся в белых всплесках ковыльной пены целинная степь. В недрах ее загоралось утром и угасало вечером солнце. Ночью поднимались из нее на синюю небесную гладь золотые стаи звезд. На рассвете уходили обратно в темно-зеленую глубину. Не отражая их, степь тихо шумела, катя свои непрозрачные сухие волны.
Здесь, на гребне водораздела Волги и Дона, людей было мало — места сухие, безводные, безречные. До речки Битюга —
полсотни верст, еще дальше Хопер. Степные балки оживают только весной, в паводок.…На бесшумном институтском «козле» мы медленно едем по узким проселкам, по межам, по опушкам лесных полос, объезжаем шаповаловскую «епархию». Я попросил показать рощи сначала издали, в перспективе, потом уже познакомлюсь с каждой вблизи. Рельеф не везде ровный — есть понижения, западины. Не появись леса — здесь зияли бы овраги. Теперь землю охраняет лес, защищает от суховеев, от ливневых и паводковых потоков.
На меже что-то сереет. Водитель притормаживает «козла». Оказывается, большой кругляш-валун.
Шаповалов говорит:
— Здесь залегал когда-то древний ледник. Его наследство. В оврагах много валунов, обкатанной гальки. Серые кости земли. От них, верно, и пошло наше название «Каменная степь». А может, не только от них, — в засуху земля высыхала, трескалась, становилась каменно-твердой. Так что смысл двоякий. Но наименована наша степь, думаю я, не так давно.
Да, Каменная степь долго не знала человека. Постоянные селения возникли только в Петровские времена. Работать на земле было выгодно: мощный чернозем приносил богатейшие урожаи. Пахали, сеяли, жали, пока поле хорошо родило. Когда истощалось, бросали, переходили на другое, — земли кругом вволю.
Во второй половине прошлого века урожаи поубавились. Земли стало меньше. Ей давали передышку, пускали под залежь уже не на двадцать лет, как встарь, а на пять, на три, на два года. Степь стала сохнуть. Все чаще случались неурожаи.
В 1891 году разразилась беда невиданная, небывалая. Великий голод охватил целые губернии. Словно от моровой язвы, вымирали села. Царское правительство предприняло жалкие попытки помочь беде — благотворительные сборы среди «имущих классов», столовые для голодающих… Разве этим остановишь беду? О разорении земли надлежало подумать раньше. Но кому было думать-то?
На помощь голодающим крестьянам пришли лучшие люди России: ее писатели — Лев Толстой, Чехов, Короленко; ее ученые — Костычев, Измаильский, Докучаев.
Павел Александрович Костычев — агроном, почвовед, профессор университета — изъездил вдоль и поперек пятьдесят тысяч десятин степи, все выпытывал у нее: почему сохнет? Ухудшился климат? Меньше стало дождей?
И Александр Алексеевич Измаильский, друг Докучаева, годами бился над тем же проклятым вопросом. Неужели же виной климат? Тогда спасенья нет. А может, причины иные?
Очень трудно установить дату и место рождения той или иной науки. Исключением является почвоведение. Точно известно и признано всем миром: генетическое почвоведение родилось в восьмидесятых годах прошлого столетия в Петербургском университете.
Отцу новой науки, профессору Василию Васильевичу Докучаеву, в черный для России год исполнилось сорок пять лет, он был на вершине славы. Уже вышел классический «Русский чернозем», уже были блестяще проведены первые в России почвоведческие экспедиции — Нижегородская, Полтавская; университетские лекции Докучаева собирали огромные аудитории.
Беда, разразившаяся на юге России, застала Докучаева в работе над новой книгой. «Наши степи прежде и теперь» вышла в 1892 году. Гонорар за книгу поступил в пользу голодающих.
Но неизмеримо ценнее была сама книга. Докучаев отвечал в ней на проклятый вопрос: нечего все валить на климат. Виноваты люди — нерадивые хозяева России. Земледелие наше «находится в таком надорванном, надломленном, ненормальном состоянии потому, что оно является биржевой игрой, азартность которой с каждым годом, конечно, должна увеличиваться».