Облака и звезды

Главный овраг — Холодный. Тянется очень далеко, и очень широкий — до трех километров. Он и сосед его делят Шипову дубраву на три «дачи»: Казенную, это северная; Первую корабельную, это средняя; Вторую корабельную — это южная, мы на ней находимся. Она самая большая — свыше десяти тысяч гектаров; средняя — немного поменьше; северная — самая малая, вдвое меньше южной. Всего Шипова леса — тридцать две тысячи гектаров. По лесоводческой классификации он нагорная дубрава. Южный и юго-восточный края вышли почти к самому берегу Осереды. Правый берег очень высокий — пятьдесят метров. Взглянешь со стороны реки — кажется: лес вознесен над всей округой, стоит на горе. Человек вырубал, сводил его почти начисто, а он по пословице «лес по лесу растет» снова подымался.

Если спуститься на дно оврага, найдешь много валунов. Встречаются великаны — до полутора метров в диаметре, бока в глубоких шрамах: ледник, когда волок за собой, пометил навечно.

Шипов лес растет на месте ледника. Но история леса началась не раньше, чем, по словам Докучаева, закончилась последняя страничка геологии. Произошло это после того, как ледник растаял, и могучие потоки с ревом понеслись к рекам, стали рыть глубокие овраги. На дне, на стенках оврагов тысячелетиями накапливались ледниковые глины, на глинах тысячелетиями же отлагалась почва — чернозем, возникший от гниения степных трав. На чернозем и упали первые древесные семена, занесенные с севера, из лесного края. Родился молодой лес. Когда окреп, пошел в наступление на степь, стал теснить травы, сживать их со свету. Постепенно под лесом чернозем заменила новая лесная почва. Но и теперь еще исконный степной чернозем кольцом охватывает лес.

Первые победы над степью дались лесу не легко. Вначале форпосты леса захватили задернованные склоны оврагов. Их закрепили степные травы, на свою погибель закрепили. Ледниковые овраги стали колыбелью врага степи — леса. Почему лес облюбовал овраги? На равнине расти бы спокойнее. Это объяснил Докучаев: степные почвы не облесняются, пока в них есть соли. Лес ополчается на степь не раньше, чем соли эти будут выполосканы. «Пресными» в первую очередь стали склоны оврагов. Их сильно промывали паводковые воды. Тогда-то и устремился сюда лес.

Итак, Шипов лес возник, когда улеглось бушевание природы, успокоились ее буйные силы. Земля, изрытая, израненная, медленно одевалась почвенным покровом, сотканным из степных трав. Зеленый бинт покрыл земные раны. Тут-то и появились первые лесные насельники. Туго пришлось им вначале. Многие погибли, робких, слабых пришельцев нещадно глушили, забивали насмерть буйные — в рост всадника с конем — степные травы. Ушли на эту борьбу многие века.

Крыжановский останавливается. Я оглядываюсь. Где мы? С какой стороны пришли? Дубы вокруг стали еще мощнее, еще теснее обступают. И все похожи почти неотличимо — деревья-близнецы. Они толсты, в одиночку не охватишь; ствол, почти не уменьшаясь в диаметре, уходит вверх и там разворачивает густую крону. Пробивается ли сквозь нее дождь? Разве что ливень. Внизу постоянный сумрак. Впору выжить только дикой сныти да круглым, толстым, почти черным листьям копытня. На таких дубах Соловью-разбойнику сидеть, — древняя дубрава.

Крыжановский усмехается.

— Древняя? Что вы! В этом квартале лес не старый: лесничий Генко Нестор Карлович посадил его в тысяча восемьсот семьдесят пятом году.

— Как? Эти дубы посажены человеком?

Крыжановский показывает на ближнее дерево.

— Видите номер? Генковы дубы все учтены. Мы в зоне первой сотни.

Я обхожу дубы. На каждом номер. Всего на полугектаре двести пятьдесят отборных стволов. Все отличной сохранности, отпада нет. Умел Нестор Карлович Генко сажать, умел выхаживать. Дубы — живой памятник старому лесоводу.

Шаповалов подходит к деревьям, внимательно, почти придирчиво осматривает каждое. Я иду за ним. Нет, мне только показалось, что дубы все одинаковые. Вглядишься, видишь — похожи, очень похожи, но разное и ветвление, и форма кроны, и рисунок коры. Кора чистая, без лишайников, без трещин, без гриба. Этим Генковы дубы похожи на дубы Каменной степи, на лучшие из них, что растут на элитной Тридцать четвертой лесополосе — любимице Шаповалова. Он говорит об этом Крыжановскому. Это высшая похвала. Потом спрашивает:

— Дубы позднораспускающиеся?

— Да, все — кверкус робур, вариетас тардифлора.

— Оно и видно. Полагаете, Генко особо подбирал дубы этой формы?

— Не знаю, Андрей Андреевич. Возможно, подбирал, но не исключено, что здесь чистая случайность. Габитуально, по внешним признакам, позднораспускающийся от ранораспускающегося не только Генко, но и мы пока не умеем отличить. Знаем по фенологии: ранняя форма — майская, поздняя — июньская. Генковы — все поздние.

— Вообще странно, — говорит Шаповалов, — странно и непонятно. Преимущества позднего дуба перед ранним известны лесоводам с незапамятных времен. Впервые об этом писал еще харьковский профессор ботаник Черняев Василий Матвеевич. А он родился в конце позапрошлого века, был старше Пушкина. Да и позже «Лесной журнал» тоже писал об этом еще до нашего с вами рождения. А предложите любому лесоводу определить, что за дуб перед ним — ранний или поздний, — не скажет. Подождем, мол, пока зацветет. Что это? Инертность научной мысли? Недостаток пытливости? Мы восторгаемся работой Генко: какие дубы вырастил! Правильно! А подбирал ли Генко специально желуди позднего дуба или случайно так получилось — не знаем и не работаем над этим, чтобы самим научиться подбирать. А научиться давно пора. Мало того, позарез надо. Будущие дубравы, посаженные нами, должны состоять в основном из позднего дуба.

О ранораспускающемся и позднораспускающемся дубе Шаповалов говорил мне еще в Каменной степи. Сейчас, стоя под прекрасными дубами Генко, с особой остротой чувствуешь справедливость шаповаловских упреков.

В самом деле, почему до сих пор не решена проблема практического освоения позднего дуба? Почему высеваются любые желуди, без отбора, без определения, какие они — от раннего или от позднего дуба?

Ранний дуб (кверкус робур, вариетас прекокс) распускается в начале мая. В это время в наших краях обычны весенние заморозки. Они побивают и цветы, и молодые побеги. Дубу нужно время, чтобы оправиться от поражения. А ведь май — месяц самого сильного роста. Вот ранний дуб и отстает в развитии. Мало того, в мае появляются насекомые-вредители, лютые враги дуба. Их «тьмы и тьмы». Самый страшный враг — непарный шелкопряд. Назван так потому, что самец и самка совершенно непохожи, как бы даже совсем «не пара». Вредитель этот способен погубить целые леса. Но он не один. Нежные дубовые листочки в мае поедает шелкопряд кольчатый, златогузка, зеленая дубовая листовертка, зимняя пяденица, пяденица-«обдирало». Само название говорит о свирепости. И вся эта прожорливая орда атакует ранний дуб.

А дуб поздний? Он счастливо избегает нападения, так как распускается на три недели, а то и на месяц позже. К этому времени гусеницы паразитов уже окуклились, объев листья раннего дуба или других деревьев — дубовых спутников. Вредители и ими не брезгуют.

Наступает лето. Поздний дуб, развиваясь без особых помех, изрядно увеличился в росте. Ствол у него стройнее, крона более симметрична, древесина ценнее. Не то у раннего дуба: вершина нередко искривлена или раздвоена, крона сбита набок. Еще бы! В пору цветения, усиленного роста он сражается сразу на два фронта — с заморозками и с вредителями. Где уж тут расти нормально…

Мы медленно возвращаемся назад, к опушке. Крыжановский молчит, смотрит вниз, слушает Шаповалова. Потом говорит:

— Вы, Андрей Андреевич, упрекаете нас, да и всех лесоводов…

— Лесоведов, — перебивает Шаповалов, — почему это слово почти исчезло из обихода? Мы же с вами прежде всего лесоведы, по прямому смыслу — люди, ведающие, знающие лес, а потом уж лесоводы — насадители леса. Не зная леса, не вырастишь его. А знаем пока плохо.

— Совершенно справедливо. Вот я и хотел спросить: вы за многие годы работы в лесу научились отличать ранний дуб от позднего?

— Что ж — я… И я от всех недалеко ушел. Но кое-что знаю, учусь различать. У раннего дуба ствол часто искривлен. Поздний, как правило, стройнее, крона компактнее, в молодости дольше сохраняет глянцевитость коры. Но все это не то: очень уж субъективно. Надо искать другие, более четкие признаки. Трудно? Очень! Оба дуба дают помеси. Попробуй разберись, где какой. А разобраться нужно.

Как-то сразу высветлилась опушка. Невольно жмуришься — так много солнца. Будто из рассветных сумерек сразу попал в ясный, жаркий день.