Одиссея последнего романтика

В час томительпого бденья, В час бессонного страданья О тебе мои моленья, О тебе мои стенанья. И тебя, мой ангел света, Озарить молю я снова Бедный путь — лучом привета, Звуком ласкового слова. Но на зов мой безответна — Тишина и тьма ночная… Безраздельна, беспредметна Грусть бесплодная, больная! Или то, что пережито, Как мертвец, к стенаньям глухо, Как эдем, навек закрыто Для отверженного духа? Отчего же сердце просит Всё любви, не уставая, И упорно память носит Дней утраченного рая? Отчего в часы томленья, В ночь бессонную страданья О тебе мои моленья, О тебе мои стенанья?

3. «Бывают дни… В усталой и разбитой…»

Бывают дни… В усталой и разбитой Душе моей огонь, под пеплом скрытый, Надежд, желаний вспыхнет… Снова, снова Больная грудь высоко подыматься, И трепетать, и чувствовать готова, И льются слезы… С ними жаль расстаться, Так хороши и сладки эти слезы, Так верится в несбыточные грезы. Одной тебе, мой ангел, слезы эти, Одной тебе… О, верь, ничто на свете Не выжмет слез из глаз моих иное… Пускай любви, пускай я воли жажду, В спокойствие закован ледяное, Внутри себя я радуюсь и стражду, Но образ твой с очами голубыми Встречаю я рыданьями глухими.

4. «То летняя ночь, июньская ночь то была…»

То летняя ночь, июньская ночь то была, Когда они оба под старыми липами вместе бродили,— Казенная спутница страсти, по небу плыла Луна неизбежная… Тихо листы говорили — Всё было как следует, так, как ведется всегда, Они только оба о вздоре болтали тогда. Две тени большие, две тени по старой стене За ними бежали и тесно друг с другом сливались. И эти две тени большие — молчали оне, Но, видно, затем, что давно уж друг другу сказались; И чуть ли две тени большие в таинственный миг Не счастливей были, умней чуть ли не были их. Был вечер тяжелый и душный… и вьюга в окно Стучала печально… в гостиной свеча нагорела — Всё было так скучно, всё было так кстати темно — Лицо ее ярким румянцем болезни алело; Он был, как всегда, и насмешлив, и холодно зол, Зевая, взял шляпу, зевая, с обычным поклоном ушел. И только… Он ей не сказал на разлуку прости. Комедией глупой не стал добиваться признанья, И память неконченной драмы унес он в груди… Он право хотел сохранить на хулу и роптанье — И долго, и глупо он тешился праздной хулой, Пока над ним тешился лучше и проще другой.

5. «Есть старая песня, печальная песня одна…»

Есть старая песня, печальная песня одна, И под сводом небесным давно раздается она. И глупая старая песня — она надоела давно, В той песне печальной поется всегда про одно. Про то, как любили друг друга — человек и жена, Про то, как покорно емупредавалась она. Как часто дышала она тяжело-горячо, Головою склонялся тихо к нему на плечо. И как божий мир им широк представлялся вдвоем, И как трудно им было расставаться потом. Как ему говорили: «Пускай тебя любит она— Вы не пара друг другу», а ей: «Ты чужая жена!» И как умирал он вдали, изнурен, одинок, А она изнывала, как сорванный с корня цветок. Ту глупую песню я знаю давно наизусть, Но — услышу ее — на душе безысходная грусть. Та песня — всё к тем же несется она небесам, Под которыми весело-любо свистать соловьям, Под которыми слышен страстный шепот листов И к которым восходят испаренья цветов. И доколе та песня под сводом звучит голубым, Благородной душе не склониться во прахе пред ним. Но, высоко поднявши чело, на вражду, на борьбу, Видно, звать ей надменно всегда лиходейку-судьбу.

6. «Старинные, мучительные сны!..»

Старинные, мучительные сны! Как стук сверчка иль визг пилы железной, Как дребезжанье порванной струны, Как плач и вой о мертвом бесполезный, Мне тягостны мучительные сны. Зачем они так дерзко неотвязны, Как ночи финские с их гнойной белизной,— Зачем они терзают грудь тоской? Зачем безумны, мутны и бессвязны, Лишь прожитым одним они полны — Те старые, болезненные сны? И от души чего теперь им надо? Им — совести бичам и выходцам из ада, Со дна души подъявшимся змеям? Иль больше нечего сосать им жадно там? Иль жив доселе коршун Прометея, Не разрешен с Зевесом старый спор, И человек, рассеять дым не смея, Привык лишь проклинать свой страшный приговор? Или за миром призрачных явлений Нам тщетно суждено, бесплодно жизнь губя, Искать себя, искать тебя, О разрушения зиждительного гений? Пора, пора тебе, о демон мировой, Разбить последние оплоты И кончить весь расчет с дряхлеющей землей… Уже совершены подземные работы, Основы сущего подкопаны давно… Давно создание творцом осуждено, Чего ж ты ждешь еще?.. . . . . . . . . . . . . . .

Июль 1846

К * * * «Ты веришь в правду, и в закон…» {161}

«Ты веришь в правду и в закон, Скажи мне не шутя?» «Дитя мое, любовь — закон, И правда— то, что я влюблен В тебя, мое дитя».