Одного поля ягоды

— Забудь о нём, — сказал Том, который даже не хотел давать магловскому портье на чай, потому что знал, что мог всё это сделать сам невербальным Вингардиум. — Есть гораздо более важные вещи, о которых надо подумать. Например, активизируется ли Надзор, если магия вызвана в движущемся транспортном средстве или в присутствии взрослой ведьмы за пределами волшебной резиденции?

— Интересные вопросы, — сказала Гермиона, убрав палочку и плюхаясь на сиденье. — Я исследовала положения Министерства магии в библиотеке, и в книгах было сказано, что Министерство замечает и записывает все магические аномалии, но не принимает меры, если не были вовлечены магловские свидетели, ученики, практикующие магию до совершеннолетия, или другие очевидно незаконные вещи. Если бы они не были избирательны, им бы пришлось посылать сов по всей стране каждый час дня и ночи.

— Стоит ли проверить?

— Конечно, нет! — воскликнула Гермиона, прожигая его взглядом за одну мысль о нарушении закона.

— У меня есть два предупреждения до моего дня рождения, — сказал Том, ухватившись за возможность в полной мере оценить традицию чрезмерной снисходительности Волшебной Британии. Правило предупреждений было равносильно тому, что каждый несовершеннолетний волшебник получал разрешение нарушать закон по своей прихоти в удобное для него время и в удобном месте. Исключения, сделанные нерадивым Министерством, свидетельствовали о том, что они явно не верили в то, что несовершеннолетние волшебники способны на что-то большее, чем безобидные шуточные сглазы.

(Том мог придумать больше, чем несколько способов, как хорошо наложенное Акцио могло причинить сильный хаос в необходимой ситуации. Призвать острый нож с нужной скоростью, и конечный результат будет списан как несчастный случай под эгидой «дети есть дети».)

— Ты не можешь «тратить» их, Том! — взвизгнула Гермиона, поражённая его безразличием. — Это официальные предупреждения, не… валюта!

— Обидно сохранить все свои предупреждения на крайний случай и в итоге не воспользоваться ни одним, — сказал Том. — Это было бы ужасным расточительством, если всё будет напрасно.

— Чистое личное дело — это не «напрасно», — заметила Гермиона. — Ты можешь быть не заинтересован в подаче на работу в Министерство, но это не значит, что твоё личное дело исчезнет, когда тебе будет семнадцать, — она покачала головой. — Почему ты не можешь удержаться от магии до своего дня рождения? Осталось меньше двух недель.

— Ты сможешь заниматься магией и закончить свою домашнюю работу, — сказал Том, — в то время как мне надо будет потакать кучке маглов. Мэри Риддл продолжает передавать мне письма через Дамблдора: я могу сказать, что она не оставит меня в покое, пока я буду жить там.

— Я думаю, это мило, — упрямо сказала Гермиона. — Я уверена, ты увидишь, что они лучшие люди, чем ты их оцениваешь, — в конце концов, миссис Риддл пригласила меня на каникулы.

— Однажды ты признаешь, что они хуже, чем ты думала, — сказал Том. — И тогда я буду тем, кто скажет: «Я же говорил».

— Ну, не думаю, что этот день будет сегодня.

Том пока мог позволить ей эти заблуждения. Это были безобидные заблуждения, так что, в конце концов, их можно было потерпеть.

Гермиона всегда была упорна в своих убеждениях, и её (неуместное) чувство общепринятой порядочности долго оставалось препятствием для того, чтобы признать, что иногда люди — никчёмные куски материи. Эта любезность распространялась на людей, которые ей даже не нравились, которые никому не нравились. Покидая «Хогвартс-экспресс», она попрощалась с остальными мальчиками — даже Ноттом, — на что не стал тратить время сам Том. Но её вежливость отличалась от дружбы с ними: приветствия, и прощания, и «как дела?» не стояли на одном уровне с тем, чтобы тратить время на поле для квиддича или разглядывать раскрашенных девушек из гарема с группой развратников, прикидывающихся искусствоведами.

Он называл их развратниками на основании того, каким стал тон разговоров в спальне за последние пару лет. Мальчики, все из которых были чистокровными, подходили к возрасту, когда их родители занимались выбором их пар, и, будучи недовольными вкусами своих родителей для их будущих партнёрш, они стремились потакать своим собственным вкусам теми немногими средствами, какие им были доступны. Это означало поздние игры, где они упорядочивали девочек своего года по атрибутам их физической привлекательности, а потом спорили, какие из вышеупомянутых признаков были наиболее привлекательны.

(Об интеллекте или магических способностях не было и упоминания, так что Том с лёгкостью списал вкусы своих соседей как исключительно плебейские. Если обычный волшебник выбирал себе супругу именно таким образом — когда его не ограничивали искусственные ограничения на ведьм с подходящей кровью и состоянием, — это объясняло, почему общее население Волшебной Британии было таким легковерным и неумелым.)

Мили фермерских угодий проносились мимо, пока поезд мчался на север. Свет, приглушённый влажными зимними облаками, исчез с неба несколько часов назад, оставив за окнами непроницаемую чёрную пустоту. Пока Гермиона убивала время, заполняя ежедневник, а кондуктор обходил купе первого класса, спрашивая, не нужны ли пассажирам бутылки с горячей водой или пледы, Том медитировал. Он составил каталог собственных чувств и практиковался в искусстве окклюменции, как учил его Дамблдор. Это позволило ему контролировать свои эмоции, дало возможность сдерживать острые углы гнева и возмущения, которые зудели в его душе, когда его мысли обращались к семье. Это позволит ему общаться с ними, не желая держать их на кончике его палочки. Это позволит ему быть тем Хорошим Мальчиком, которого они от него ждали.

Которого Гермиона от него ждала.

Он мог быть Хорошим Мальчиком, если хотел.

Он мог быть кем угодно, если хотел.

С наступлением полуночи становилось всё холоднее, и окна поезда запотевали изнутри от тепла вагона. Они с Гермионой достали свои магловские пальто, когда добрались до станции в Йорке, и были рады этому, когда добрались до Грейт-Хэнглтон, который представлял собой небольшую деревенскую станцию с двумя платформами. Здесь было пустынно, бюро начальника станции было единственным источником света, а сама платформа была ледяной и скользкой под ногами. Здесь было холоднее, чем в Лондоне. А также холоднее, чем в Хогвартсе, где каждое утро он накладывал согревающие чары на свою форменную мантию и зимний плащ, чтобы хватило на весь день занятий.

— Они должны были нас встретить, — взволнованно сказала Гермиона, поворачиваясь туда-сюда, будто ожидая, что Риддлы выпрыгнут из ближайшей урны. — Ты видишь автомобиль?

— Если они не появятся, мы вернёмся в Лондон, — предложил Том. — Сколько у тебя магловских денег?

— Уверена, они не забыли, — сказала Гермиона, ставя свой сундук на мощёные бетонные плиты, а затем залезла на него, чтобы набрать пару футов роста. Она достала палочку из кармана и вызвала Люмос, осветив яркий шар света вокруг них.

Гудок клаксона разорвал ледяную тишину зимней ночи. За ним последовало дребезжащее рычание приближающегося автомобиля, который предваряла пара желтых фар, бросавших широкую жёлтую дугу света на чёрные улицы. Белоснежные покрышки пробивались сквозь слякоть, разбрасывая ледяные брызги, когда автомобиль остановился прямо перед входом на станцию.

Фары тускнели и мерцали, но оставались включёнными.

Открылась дверь со стороны водителя. Оттуда на дорожку вышел мужчина, его рука потянулась внутрь автомобиля, чтобы достать что-то с переднего дивана.

— Вечер добрый, — сказал он, его трость стучала о бордюр. — Я ищу мастера Риддла и мисс Грейнджер.

— Вовремя, — пробормотал Том.

— Добрый день, сэр, — Гермиона перекричала его, спрыгивая со своего сундука. — Я Гермиона Грейнджер, а это Том. Вас прислали Риддлы?

— Фрэнк Брайс, — сказал мужчина, предлагая руку Гермионе. Гермиона пожала её, и он пошёл поднять её сундук одной рукой, пока второй продолжал опираться на свою палочку. — Я у Риддлов и водитель, и привратник, и мастер на все руки.