Одного поля ягоды

— Ты читаешь всё, Грейнджер, и, однако, ничего не понимаешь, — пренебрежительно заметил Нотт. — Даже Риддл не ожидает, что к нему будут обращаться по фамилии, когда он, кхм, спрягает сослагательное наклонение.

— Прошу прощения!

— Прощена, но в следующий раз мне бы хотелось увидеть немного больше стараний в мольбе.

Когда они с Ноттом достигли фойе, они увидели, что Роджер и Том уже добрались туда первыми. Вокруг них собралась небольшая толпа поклонников и доброжелателей. Гермиона не могла сопоставить их лица ни с какими именами, которые могла бы вспомнить, — должно быть, она предположила, что это гости миссис Риддл, прихожане местного значения, благородная деревенская публика, чей устоявшийся социальный уклад был прерван приходом войны. Том выглядел страдающим от всех рукопожатий. (Том всегда питал отвращение к прикосновениям других людей по причинам здоровья и гигиены, по крайней мере, он так говорил.) Однако гости, представлявшиеся Тому и Роджеру, не прикладывали к ним руки с обнаженной плотью. В основном это были женщины в вечерних перчатках длиной до локтя.

— О, какое зрелище, — сказал Нотт, остановившись на лестнице, чтобы взглянуть на окружающую обстановку. — Риддла осадила толпа.

— Они и впрямь несколько дружелюбней обычного, полагаю, — заметила Гермиона.

— Так и есть. Это обычная бригада кур и тёлок.

— «Кур»? — тон Гермионы был резким. — «Тёлок»? Такие выражения не просто негалантны, они оскорбительны.

— Как бы тогда ты ещё их назвала? — сказал Нотт, веселившийся от её гнева.

— Я бы их никак не назвала.

— Не там, где они могли бы услышать тебя, — Нотт постучал себе по носу. — Но смотри — вон туда, их мамы-куры хлопочут вокруг. Они ищут самое выгодное место, чтобы выпасти своих дочерей. Риддл и твой парень-магл, — Нотт произнес это с большим удовольствием и без особого сочувствия, — были выявлены как самые подходящие молодые люди на сегодняшнем мясном рынке.

Когда зашло солнце — раннее событие зимой, — потекли напитки, aperitifs{?}[(фр.) аперитивы] в высоких хрустальных бокалах и парад волованов начали циркулировать по комнате. Гермиона отправилась в бой, Нотт спешил за ней по пятам, громко кашляя и бормоча себе под нос о маглах и их своеобразных магловских манерах, в то время как несколько из них прикуривали сигары, прикасаясь обрезанными концами к спичкам, вырванным из спичечных буклетов.

Гермиона выставила свой подготовленный перечень для начала разговоров, начиная с «Как поживаете?», «Сегодня подают отличное вино», «Вы слышали последние новости о войне?», а также всегда надёжную универсальную постоянную «Разве в это время года не было холоднее в прошлом году?». Она скользила по периметру комнаты, которая была осажена дамами без кавалера и джентльменами на пенсии, людьми, от которых Гермиона могла ожидать мягкости и снисходительности к новому лицу, не связанному кровным родством, в отличие от достаточно угрожающей группы леди, борющихся локтями за место в центре вечеринки, где заседала миссис Риддл.

Случился некоторый просчёт, потому что оказалось, что пожилые джентльмены могли ухватиться за её темы для разговора и трещать и трещать о них, не давая ей вставить и слова.

— ...Нет, я помню, в прошлое Рождество замёрзшие трубы так грохотали, что миссис приказала их отключить, а потом заставила меня вынести с чердака старые ночные горшки.

— Разве было не так же холодно? Тогда я не мог сказать. Несколько лет назад нам поставили новую печь — ту, которую я называю «Чудовище». Она пожирает уголь целыми тачками, клянусь.

— Для этого Вам следует беречь газеты, письма и записки. Бумага и тряпьё дешевле за фунт, чем уголь. Это сэкономит Вам несколько шиллингов в неделю, если вы смешаете несколько комков и правильно упакуете их, огонь протянет всю ночь…

Гермионе ласкала слух оживлённая дискуссия о достоинствах туалетов на открытом воздухе. Она была благодарна за то, что её спасла возможность перебраться в столовую, когда бутылки вылились до последней капли, а канапе были очищены дочиста. Фойе опустело, когда гости направились в столовую. Они медленно, болтая, многоногими толпами бродили по коридору с той же скоростью, с какой неуправляемый ученик отправляется на долгую прогулку в кабинет директора.

«Сельские жители», — подумала Гермиона. Такого не делали в Лондоне. У людей были места, куда сходить, работа, за которую надо было держаться, пересадки на поездах, на которые надо было успеть, и ожидающие их встречи. И они не стеснялись использовать свои локти и плечи, чтобы протиснуться.

Они с Ноттом были последними гостями в фойе, что оказалось хорошим решением, потому что горничная в этот момент впустила в дом мистера Пацека. Он стряхнул дождь со шляпы, передав её горничной. Его макинтош был испещрён дорожками воды, и, подмигнув в сторону Гермионы, он засунул руку под лацкан, взмахнул запястьем, и в ту же минуту вся вода была отжата, пролилась на пол и испарилась во влажный туман.

— Вы здесь, — вскрикнула Гермиона, подаваясь вперёд и беря его за руки. — Я так счастлива Вас видеть. Я едва ли знаю кого-либо, и когда я попыталась познакомиться… Ну, мне жаль признавать, но я всё равно тут никого не знаю.

Нотт прочистил горло:

— Меня это никогда не волновало.

Мистер Пацек повернул голову, изучая Нотта оценивающим взглядом. Нотт был одет в той же манере, что и Том, во фрак поверх рубашки с воротником-стойкой со скошенными углами и белую жилетку:

— А кто этот молодой человек? Почему его жилетка трансфигурирована?

— Что, — пробормотал Нотт, опустив взгляд на свой жилет. Одной рукой он разглаживал пуговицы. — Как Вы узнали?

Мистер Пацек улыбнулся и без предупреждения ткнул Нотту в живот кончиком палочки. Нотт вздрогнул и сгорбился, защищая уязвимые места парой скрещённых рук.

— Жилет такого фасона обычно имеет двойное плетение с приподнятым уткoм. Оно имеет бoльшую свободу действий для тех, кто планирует сидеть и наслаждаться гастрономическим комфортом. Структура также подходит для жёсткого накрахмаливания при стирке. Вы, молодой человек, трансфигурировали ткань, чтобы подражать определённому виду, но Вы забыли о весе и длине. Эта ткань выглядит плоской, как лист индийской резины{?}[Каучук]. Когда Вы смотрите вниз, ткань не должна мяться — на ней должны образовываться волны.

— Он прав, — прошептала Гермиона, бросив тайком пару взглядов на живот Нотта. — Тебе и впрямь стоит внимательнее слушать профессора Дамблдора, знаешь ли.

— Кто это? — спросил Нотт. — Почему я должен слушать его? Он, кажется, иностранец.

— Сигизмунд Пацек, — сказал мистер Пацек, протягивая руку. — Мастер оберегов по ремеслу, аккредитован в Праге.

Нотт уставился на руку, затем на мистера Пацека. Кроме его акцента и бесцеремонных манер, мистер Пацек не показывал никаких вопиющих недостатков, которым мог бы возразить Нотт. Нотт с большой неохотой взял руку мужчины и крепко её пожал. Мистер Пацек не выпускал его. Нотт попытался вывернуть руку, потянув её к себе, но мистер Пацек держал её с задумчивым выражением лица.

— Теодор Эрасмус Нотт. Грейнджер и я посещаем одну школу, — сказал Нотт, метнув взгляд на Гермиону, а оттуда снова на мистера Пацека. — С Риддлом тоже. Вы должны это знать, раз Вы были приглашены на его вечеринку.

— Какое интересное кольцо, мистер Нотт, — заметил мистер Пацек. — Священный род, смею я предположить?

— Именно, — с гордостью сказал Нотт. — Полагаю, Вы не сможете сказать, какой именно?

— В моей практике превозносить достижения индивида, — ответил мистер Пацек, наконец-то отпуская руку Нотта. — У Вас мозоли музыканта. Вы, случайно, не играете на мандолине?