Орлиное гнездо

Она осеклась. Корнел неприятно рассмеялся.

– Да, жено, - сказал он. – Там ты себя не соблюдешь. Уж лучше султанский гарем, чем венгерский двор.

Василика закрыла лицо руками.

– Корнел, - прошептала она, - я не хочу, чтобы ты тешил себя мыслью, которой тешишь сейчас… Я знаю, что значит для мужчины полюбить. Я не хочу мучить тебя. Если тебе будет трудно со мной…

– Я все равно тебя никуда не отошлю, - сурово возразил Корнел. – Что я – упырь, наших жен католикам кидать, как кости?

Он замолчал, видя, как побледнела спасенная.

Улыбнулся ей, от души желая успокоить – и понимая, что не получится.

– Насильничать я никогда не буду, - мягко сказал витязь.

Он бы обнял ее, но понимал, что Василика испугается. Если бы он только мог показать ей свою душу, показать, что на свете бывает нерушимая верность! Но теперь – как она поверит?

– Я на самом деле нечасто бываю дома, - сказал Корнел. – У меня там сын… малыш, один…

Он помрачнел.

– Я бы помогла тебе с твоим сыном, - с осторожностью сказала Василика.

Корнел улыбнулся, не глядя на нее.

– Я бы очень этого хотел, - сказал он. – Около Раду совсем нет наших женщин. Не стало с тех пор, как не стало Иоаны. Я бы так хотел, чтобы он видел истинно благой пример…

Василика закраснелась и опустила глаза.

– Но как это будет можно? Чужой женщине – приехать к тебе и зажить в твоем доме, если она тебе не жена? – спросила она.

Корнел сложил руки на груди, выставил ногу.

– Я хозяин, - ответил он. – Мне решать, кому жить со мной! Слово мое тяжелее всех в моем доме!

Он хотел уйти, от слишком большой неловкости, возникшей между ними, - но Василика вдруг цепко схватила его за руку. Корнел изумленно посмотрел ей в лицо.

– Я нужна Штефану, я буду принадлежать ему, пока он жив, – и далее того, - сурово проговорила она. – Тебе понятно?

Корнел даже не улыбнулся. Он понимал, что Василика может ударить его, как бы ни робела перед ним и его славой в другое время.

– Да, - сказал витязь. – Понятно.

Он поклонился. Василика стояла с высоко поднятой головой. Корнел быстро вышел, не оборачиваясь; ему не хотелось, чтобы Василика почувствовала его взгляд.

Когда они въехали в Буду, Корнел первым делом отвез Василику и Анастасию в свой дом.

Дом, который сохранил для него Николае! Родной дом – дом нестерпимой памяти!

– Я не хочу, чтобы тебя видел король – или кто-нибудь при дворе, а меньше всего священники, - сказал Корнел. Он был очень догадлив; Василика кивнула.

– Конечно, - сказала она.

Андраши и его охрана ждали на постоялом дворе; Корнел колебался, но страстное желание увидеть сына победило.

Он постучался – и ему отворил старый привратник-венгр; тот чуть не умер от удивления, увидев прежнего хозяина, овеянного такой славой. Что-то он привез теперь? Спутницы Корнела заставили венгра закреститься за спиной господина. Привозить женщин от турок – кто может знать, какая в них скверна!

Однако в глаза венгр, конечно, ничего не сказал. Проводил всех в дом, стараясь как мог выказывать радость.

В прихожей все стали; Василика видела, как волнуется ее спаситель.

– Раду! – прошептал он. – Кровинка моя!

Василика схватила его за руку.

– Сын признает тебя, вот увидишь!

Корнел засмеялся.

– Ну да… Признает он такого гостя, как же!

Тут раздались твердые детские шажки, и навстречу Корнелу вышел Раду. Корнел едва верил своим глазам – мальчик так окреп и вырос, пока его не было, точно сама католическая Дева Мария поила его молоком. Черные курчавые волосики достигали плеч, широко поставленные зеленые глаза смотрели с изумлением – но в них горел тот же огонь, что в Иоане, что в самом Корнеле.

– Ты кто? – спросил Раду.

Маленький хозяин!

Корнел улыбнулся и шагнул ему навстречу, раскрывая руки. – Я твой отец… Отец, - говорил он; Раду не пятился, но и не двигался с места. – Ты совсем забыл меня? – спросил черный рыцарь.

Он опустился на колени.

И тут личико Раду просияло.

– Отец?

Он бросился к Корнелу и обхватил его за шею. Это невинное создание не пугалось ни морщин, ни седины своего молодого отца: откуда ему было знать, что это печать греха, мучения, какой грех он мог видеть на своем отце?

– Ты воевал? – воскликнул малыш.

Корнел рассмеялся и прижал его к груди.

– Да, мой милый, - ответил он. – Я воевал и победил.

– А где мама? Где дядя? – спросил Раду.

Корнел помрачнел. Он молчал несколько мгновений, гладя волосы сына, - потом ответил:

– Бог забрал их к себе на небо. Они оттуда смотрят на тебя… хранят тебя от всякой беды…

Раду вздохнул.

– Жалко, - сказал он.

Корнел быстро отстранил его от себя и строго посмотрел в глаза.

– Что тебе жалко? У Господа им хорошо! – воскликнул он.

У Раду вытянулось личико.

– Господь всех забирает от меня, чтобы им было хорошо.

Василика даже вздрогнула, услышав такие слова из детских уст. Но Корнел снова обнял сына, гладя его по волосам, укачивая.

– Я тебя никогда не оставлю, - прошептал он. – Слышишь?

Наконец отец с сыном отвлеклись друг от друга, и Раду заметил в темноте прихожей чужих женщин.

– А вы кто? – воскликнул он.

Василика рассмеялась и шагнула вперед.

– А я княжна, которую твой храбрый отец спас от турок, - сказала она. – Ты знаешь, какой он храбрый?

– Знаю, - с гордостью ответил Раду. – Я буду таким же, как он!

Вскоре, познакомив Василику со своим домом и велев слугам позаботиться о ней и гречанке – особо наказав согреть для них побольше воды, не жалея дров, - Корнел оставил дом, чтобы отправиться с самым важным поручением. Графа Андраши надлежало представить королю, явив Матьяшу Корвину его дела – так, как это было возможно сделать. Впрочем, здесь Андраши придется говорить самому за себя – ему одному, как он в полной мере отвечал за свои деяния в Блистательной Порте.

Корнел вернулся домой только следующим утром.

Василика почти не спала, несмотря на большую усталость. Она сидела под окном и жгла свечу; молилась, грела на свечке руки и снова молилась. Василика понимала, что и сам Корнел в нешуточной опасности.

Но вот наконец раздался стук копыт по брусчатке.

Василика вскочила; она побежала вниз по лестнице, даже не одевшись, забыв о своих шароварах, на которые косились все обитатели дома.

Корнел вошел, устало откинув капюшон. Он остановился, глядя себе под ноги.