Орлиное гнездо

Однако Матьяш богато наградил Корнела деньгами за турецкие подвиги; и прежде всего – за пленение графа Андраши. Все эти деньги ушли на дом, на хозяйство: ушли без остатка. Корнел хотел купить подарок Василике, но она отказалась, сказав, что для нее не может быть лучшего подарка, чем жить здесь, под его защитой. И так и было: все счастье, которое она могла иметь, Василика привезла с собою из Турции и носила в своем сердце.

Однако Корнел подарил ей немало сохранившейся в сундуках дорогой одежды своей жены, потому что у Василики не было платьев, в которых приличествовало появляться на людях здесь. Сейчас, на рождественской мессе, на глазах у всех придворных Корвина, Василика с ног до головы была одета с плеча Иоаны… Она сама расставляла и ушивала эти платья – нижнее и верхнее; Иоана походила на нее сложением, но была стройнее и выше ростом. Однако вышитый цветами бархатный плащ Иоаны, на меху и с высоким воротником, застегивающимся на горле камеей, подошел Василике прекрасно.

Мужчины могли и не помнить таких вещей; но придворные дамы, несомненно, помнили все.

И, конечно, помнил все король, понимавший в нарядах не хуже любой модницы – и столь же внимательный к мелочам, которые были так существенны.

– Да мы и не могли бы сочетаться здесь, даже если бы пожелали – и будь это по чести, - вдруг сказал Корнел: он молчал уже долго. – Здесь нет ни одной церкви.

Василика грустно рассмеялась.

Вскоре после этого Корнел принес Василике новости – что инквизиция оставила Андраши в покое и он заключен в пештской крепости в одиночестве.

– Должно быть, заключен за все преступления против короны, - сказал Корнел. – Не против церкви.

Хотя Андраши, несомненно, заслуживал казни как государственный преступник не меньше, чем как еретик, - его оставили жить, и жить довольно сносно. Василика горячо благодарила Бога. Хотя такое положение могло перемениться в любую минуту: великих грехов с Андраши никто не снимал, и казнь могла быть просто отложена, как это любили делать католические власти.*

Они зажили такой странной семьей: согласно и хорошо – насколько им могло быть хорошо в своем положении. Корнел отлучался часто и надолго, порою по неделям не бывая дома. Когда же он появлялся, то, казалось, приносил с собою войну, для которой был рожден. Василика видела, как он упражняется с мечом во дворе, и восхищалась и ужасалась – хотя восхищалась больше. Они с Корнелом были единодушны, если не единокровны.

В марте короновался Матвей Корвин. Василика, стоявшая подле Корнела, как всегда во время церковных церемоний, видела, какое лицо у короля под тяжелой золотой шапкой, как в его больших светлых глазах блестят слезы гордости и умиления; слышала, как хлопают и выкрикивают здравицы придворные, и хлопала и кричала вместе со всеми. Не потому, что боялась наказания, - а потому, что уже пленилась и восхищалась королем Корвином, умевшим очаровывать людей любой веры.

Спустя месяц после коронации своего кузена Илона, урожденная Илона Жилегай, княгиня Дракула, подарила господарю долгожданного сына.

В один из дней, которым граф Андраши потерял счет, в коридоре за дверью его узилища послышался топот многих пар ног. Шли военные люди: и шли по делу.

Андраши не встал с места – он сидел на табурете у голой стены; только откинулся к стене и сложил руки на груди. Ворот его простой рубахи был распахнут; и хотя Андраши по-прежнему тщательно брил бороду, как в католическом прошлом, на его груди не было креста.

Вошел король Корвин – в короне, осенявшей гордое, умное чело; со светлыми вдохновенными глазами. Его тотчас обступила грозная стража, вошедшая следом, - так, точно безоружный Андраши мог атаковать сразу их всех и победить.

Белый рыцарь улыбнулся гостям.

– Что угодно вашему величеству?

Он неприкрыто рассматривал Корвина с головы до ног – и снова с ног до коронованной головы. Король нахмурился.

– Граф, я пришел сюда не шутить с вами. Ваши прегрешения бесчисленны, как вы прекрасно знаете сами и даже не думали отрицать… но я, милостью, дарованной мне Господом, предлагаю вам прощение.

Андраши приподнялся; потом сел обратно. Голубые глаза, засиневшие от любопытства и насмешки, беззастенчиво оглядывали молодого короля, и тот, несмотря на свою корону, отвел глаза, как нашкодивший ученик перед учителем.

– Но ведь вы не просто так прощаете меня, ваше величество? – спросил ставленник Корвина после долгого молчания.

Улыбка не сходила с его губ.

Корвин кашлянул и кивнул, снова обретая свое достоинство.

– Да, мой друг, - сказал он. – Я предлагаю вам смыть ваши грехи кровью неверных в священном походе, в который я снаряжаюсь, повинуясь воле нашей матери церкви. Вы заслужите или полное прощение, возвращение ваших дворянских прав и награду здесь – или небесный престол, воссев одесную Господа.

Тут Андраши расхохотался. Он смеялся, откинув голову, и этот оскорбительный звук эхом отражался от стен; Корвин отскочил, как от заразы, и быстро осмотрелся, словно с этих стен на него сыпались отвратительные насекомые. Стражники выхватили мечи.

– Стоять! – крикнул Корвин. Он сжал тонкие губы; шагнул к Андраши и поднял руку, указывая пальцем в его грудь, лишенную креста.

– Как вы смеете так разговаривать со мной, помазанником Божьим? – тихо и зловеще спросил король. Крест на его золотой шапке сверкал в полутьме камеры.

Андраши перестал смеяться; но улыбаться не перестал.

– Я вам не друг, ваше величество, - сказал он, глядя Корвину в глаза. – И я не буду сражаться за католическую церковь. Лучше сгнию здесь.

– Очень хорошо, - сказал Корвин: когда осознал этот ответ.

Он отступил от узника и скорбно взглянул в глаза офицеру, сопровождавшему его. Тот потупился с видом сочувствия и негодования. Корвин усмехнулся.

– По-видимому, слишком мягкое обращение еще больше повредило вашу душу, - произнес он, снова взглянув на графа. – Я позабочусь.. чтобы о вашей душе отныне пеклись лучше, мой несчастный Андраши.

– Вы достойный сын своей церкви, ваше величество, - сказал Андраши, продолжая глядеть на Корвина в упор.

Бледные щеки короля тронул румянец. – Идемте отсюда, это бесполезно, - сказал он своей охране.

И Корвин вышел.

Спустя несколько часов после посещения его апостолического величества графа Андраши перевели в сырой подвал, где приковали цепью к стене. В этом месте ему не оставалось ни света, ни простора, ни надежды.

Корнел пришел к Василике, звеня оружием и доспехами. Она долго смотрела на своего заступника, молитвенно сложив руки, - а он улыбался ей. Потом Корнел опустился перед Василикой на одно колено и, схватив рукой в латной перчатке край ее платья, поцеловал его.

– Повяжи мне на руку свою ленту, - попросил витязь, потупив взор.

Василика покачала головой, не находя слов. Корнел служил ей как католический рыцарь, поклоняющийся чужой жене.

Василика расплела косу, обхватывавшую голову, и зеленую шелковую ленту повязала Корнелу выше правого локтя. Потом Корнел встал, и Василика припала щекой к его груди.

– За римскую церковь? – прошептала она.

– Нет, - ответил Корнел, прижавшись губами к ее волосам. – За мой дом и моего князя.