Орлиное гнездо
Шрифт:
А потом король прокричал:
– В атаку!
И венгерская сила устремилась вперед. Как всегда в такие минуты, Корнел ощущал себя уже не вполне собою, а частью этой конницы и рати: он многократно принимал в себя – и многократно возвращал товарищам их силу; переходя от одного бойца к другому, сила войска все крепла, все разгонялась. Казалось, ее станет, чтобы спалить и потоптать весь мир. Вскинулась и опустилась на крепостную стену осадная лестница, и Корнел, спрыгнув с коня, начал стремительно взбираться по ней, ощущая в себе силу взлететь, когда она кончится; солнце слепило, но и вслепую валах бил
Зарычав, Корнел рванулся наверх, но тут пылающая лестница дрогнула и подломилась под тяжестью людей, в попытке спастись тянувших друг друга в эту преисподнюю. Корнел стал падать навзничь; он падал на что-то живое, кричащее, мучающееся, и когда сверху обрушилась лестница, мученье поглотило его.
Когда Корнел очнулся, он почувствовал, что лежит на чем-то мягком; потом все тело наполнилось болью, и, пошевельнувшись, Корнел ощутил, что перевязан во многих местах. Правая рука покоилась в лубках. Она была, несомненно, сломана.
– Где я?.. – спросил Корнел; но тут его рот накрыла чья-то прохладная ладонь, а уши обжег знакомый голос.
– Я и не думал, что ты такой живучий. Вот уж воистину – дьявол прибирает своих.
– Верно, - прохрипел Корнел.
Он застонал от боли и ненависти. Открыв глаза, витязь увидел холодную улыбку турецкого рыцаря, белые зубы которого до сих пор остались совершенно целы.
– Куда ты меня затащил? Зачем? – спросил Корнел, косясь на глухую стену, видневшуюся за спиной своего целителя. В углу, на кошме, трепетал огонек светильника.
– Тебе вредно говорить, Корнел-бей, - ответил турок.
Он посмотрел в глаза витязю и усмехнулся.
– Что, скажи по совести – не думал, что мы еще встретимся?
Корнел глубоко вздохнул.
– Христом-богом тебя прошу… убей меня или отпусти, - выговорил он с натугой. – У меня в Буде сын, который останется один.
– Неужели? – спросил Абдулмунсиф. – Разве ты не привез в Буду женщину, которая о нем позаботится, если ты умрешь?
Корнел покачал головой.
– Я ни к чему не принуждал ее…
От умелой, хлесткой пощечины его голова мотнулась так, что мир раздвоился. Два Абдулмунсифа нависли над ним, как будто мало было одного. А потом Корнел, рыча от ярости, вскинулся на постели; но схватить врага ему было нечем. Одна рука была спеленута, другая заблудилась в воздухе; в глазах потемнело от потери крови. Абдулмунсиф засмеялся.
– Аллах велик и справедлив, - сказал он. – Теперь ты никуда не денешься, пока не расскажешь мне все, неверная собака.
Корнел покачал головой.
– Ты… Слушай…
И тут его осенило.
– Ты видел, что у меня на руке?
Сердце его забилось.
– Ты снял ее?
– Что? Зеленую ленту? – спросил Штефан.
Он посмотрел на Корнела.
– Конечно, я видел ее и снял. Подарок возлюбленной христианскому
рыцарю… воину величайшей христианской державы, - проговорил он. – Но теперь этот талисман тебя не спасет.Корнел закрыл глаза.
– Это значит, что Василика тебе верна по-прежнему, - прошептал он. – Если ты не знал, паша… такой подарок делают чужие жены, и он значит, что рыцарь не добился благосклонности дамы. Эта лента - все, чем твоя жена удостоила меня.
Штефан долго молчал – Корнел мог почти рукой пощупать это ошеломленное молчание.
Потом турок сказал:
– Так ты увез ее… и добивался? Долго?
Корнел закрыл лицо здоровой рукой; застонал от боли в раненом боку.
– Василика живет со мной, но мы не делали ничего непристойного. Она заменила мать моему Раду. Господи, если бы только ваши распутные умы были способны это понять!
– Я не хуже тебя знаю христианские обычаи – и знаю, сколько в них целомудрия, - оборвал его спаситель.
Голос Абдулмунсифа так и сочился ядом.
– Странно, но тебе я даже начинаю верить! Только такой, как ты, и мог, пожалуй, увезти женщину, чтобы потом молиться на ее ленту или туфлю…
Корнел закатил глаза.
– Сам-то ты кто?
– простонал он. – Пес смердящий… И ты еще можешь упрекать меня…
Абдулмунсиф молчал, с ненавистной улыбкой рассматривая его лицо. Гордость снова всколыхнулась в Корнеле, и он попросил:
– Убей меня!
– Нет, - ответил турок. – Это не по-христиански.
Он усмехнулся.
– И ты многое должен мне рассказать, когда поправишься.
Корнел покорно закрыл глаза.
Через какое-то время – может, несколько часов, а может, целый день – Корнел узнал, что боснийская крепость была взята, а потом к ее защитникам подоспела свежая сила. А сам Штефан, Абдулмунсиф-паша, был здесь по поручению султана и давно знал о планах Матьяша…
– Твои венгры отступили, оставив тебя лежать на поле под грудой трупов, - объяснил турок. – Кажется, погиб еще кто-то из витязей Влада. Такой здоровый, в светлых доспехах…
– Ливиу, - сказал Корнел.
Он стиснул зубы.
– Господи!
– Господь не слышит – надо забраться повыше, - совершенно серьезно ответил Штефан.
Корнел нетерпеливо вздохнул.
– Где мы сейчас?
– Далеко от твоего дома, - сказал Штефан. – Нужны будут храбрые товарищи, чтобы добраться до Венгрии, - даже такому герою, как ты!
– Мне нужно в Венгрию, - прошептал Корнел. – Там Раду и Василика. Они не смогут без меня.
Он не видел, как полыхнули гневом глаза Штефана, - был поглощен страданием за родных людей.
– Пожалуйста, - сказал Корнел, едва заставив себя это произнести.
Турок удивленно улыбнулся.
– А ты тоже можешь быть покорным, когда прижмет! Вы, христианские рыцари Валахии, как чирьи на лике Господа со своей гордостью!
Корнел сжал в кулак здоровую руку.
– Я тебя прошу!
– Пока еще рано об этом говорить, - ответил Штефан. – Сядь, я тебя покормлю.
Корнел уже смирился с таким обращением – хотя есть ему давали только однажды.
Он глотал обжигающую похлебку, которую Штефан скармливал ему с ложки, как маленькому ребенку; потом турок вытер ему рот. Потом велел лечь и заснуть.