Основы человечности. Работа над ошибками

Но в итоге я здесь заперта, как в долбаной тюрьме, а ночами эта мелкая опять орёт, а мать орёт на меня, чтобы я её заткнула и дала поспать.

И как я должна её заткнуть? Задушить?

Она же не телевизор, у неё звук одной кнопкой не выключается.

19 марта 2009

Я больше не могу.

Я больше не могу.

Я больше не могу.

2 июня 2009

Я её ненавижу.

Должна любить, но ненавижу.

Просыпаюсь среди ночи от очередного вопля и думаю, что больше не выдержу. Что я сейчас возьму подушку, положу сверху, надавлю… и она наконец-то заткнётся.

Пожалуйста, пусть она хоть ненадолго заткнётся.

8 июня 2009

Мне кажется, я схожу с ума.

Или давным-давно сошла.

Или я умерла, и это мой личный ад.

Пусть это закончится. Пожалуйста, пусть всё закончится.

23 июня 2009

Я так больше не могу…

Глава 15. Глубина воздействия

Продолжение беседы вышло тяжёлым, не смешным, но неожиданно спокойным.

К удивлению Тимура, Ольга Степановна при виде волка не стала орать, креститься или пытаться забить его табуреткой.

Нет, она, конечно, вздрогнула, обнаружив здоровенного хищника на собственной кухне, но исключительно от неожиданности, и немедленно потребовала превратиться обратно, пока еда не провоняла псиной, а кое-чей хаотично виляющий хвост не смахнул со стола чашки.

А ещё она готова была слушать.

За годы их знакомства Тимур привык, что Ксюшина бабушка предпочитает говорить, причём довольно категорично. Она всегда точно знала, как надо поступать, и категорически отвергала чужое мнение, если оно противоречило её собственному. Поэтому Ольга Степановна, которая спрашивает и уточняет, выглядела непривычно. Сильнее всех удивилась, пожалуй, её внучка — и ошарашенно промолчала почти весь разговор. И только Людвигу всё было нипочём.

Он действительно рассказал ей правду.

Почти всю.

В общих чертах.

Про двенадцать трупов в этом рассказе ничего не было, Людвиг вообще очень умело лавировал в потоках информации: ни слова про стройку, подвалы, Диану. Пара фраз про детство в Германии, про то, что жил не с отцом, а с бабушкой, и съехал в отдельную квартиру, как только смог за неё платить. Немножко про дружбу с Тимуром, про случайное знакомство с Ксюшей, про обнаруженный на пороге дневник, который они читали вслух, офигевая от открывшейся информации…

Ольга Степановна выслушала, покивала, устало потёрла глаза, а потом предложила Ксюше прочитать последние записи в дневнике. Даже из кухни ради этого вышла, проявив невиданную чуткость.

А может, чуткость была вовсе ни при чём, и ей просто хотелось побыть одной. Или тяжело было снова окунаться в события прошлого.

Впрочем, все они завязли в этих событиях, как глупые туристы в болоте. Причём Ксюша постоянно порывалась сделать вид, что никакого болота нет и всё в порядке, а сам Тимур устал настолько, что хотел просто сесть на ближайшую кочку — а там всё пусть идёт как идёт, можно даже ко дну.

И только Людвиг уверенно пёр вперёд по почти незаметной, одному ему видимой тропе. Под конец пути Тимуру начало казаться, что никакой тропы вовсе нет, просто местный водяной сговорился с лешим и теперь они сообща пытаются вытурить из своих владений гиперактивного оборотня, и если для этого нужна дорога — значит, будет ему дорога, указатели и банка варенья в придачу.

Варенье, кстати, на столе действительно стояло — клубничное, домашнее, с аккуратными крупными ягодами, плавающими в густом сиропе. Ксюша вертела в руках банку всё время, пока Тимур дочитывал дневник.

Сначала он, как и в прошлый раз, делал это вслух, потом понял, что больше не может, и попытался отложить тетрадь, но Людвиг сказал «Надо». Ксюша ничего не сказала, даже не посмотрела в его сторону, но почему-то сразу стало ясно: действительно надо. Кто-то же должен.

И Тимур дочитал до конца — совершенно без интонаций, как автоматическая программа по переводу текста в звук. Воспроизводил слова, даже не пытаясь вникнуть в их смысл, потому что знал: стоит увидеть за буквами реальную историю и живого человека — и голос сразу же сорвётся. В горле и так клокотало, но в этот раз не от кашля.

— Спасибо, — выдохнула Ксюша, когда он перелистнул последнюю страницу. Банка с клубникой с глухим стуком опустилась на стол. — Не нужно, всё нормально.

Тимур кивнул. До этого он действительно хотел сказать что-нибудь, но никак не мог придумать, что именно. В голову лезли только банальные фразы про то, что Надя ни в чём не виновата, что Ксюша не виновата тем более, что Ольга Степановна могла бы быть помягче с дочерью, но в тот момент, видимо, считала, что поступает правильно… а может, просто не могла по-другому, особенно после двух работ.

А вот Гаврилова хотелось стереть в порошок. Избить так, чтобы зубы во все стороны разлетелись. Выжечь на лбу строчки из дневника, чтобы видел, сука, к чему приводит его привычка использовать людей в своих целях. Менталист хренов!

— Не нужно, — повторила Ксюша, вытаскивая дневник из рук Тимура. Вытаскивалось плохо, пальцы свело от напряжения, и разжать их никак не получалось.

— Прости, я, кажется, его помял.

— Выдыхай, Тим, — велел Людвиг. — Всё будет хорошо. Мы всё починим.

— Как? Как ты собираешься это чинить?!

Тимур редко злился на других и ещё реже повышал голос, всегда пытался разобраться в причинах, рассмотреть ситуацию с разных сторон, сохранять объективность. Из-за этого в его первые годы работы в школе дети во время урока разве что на головах не ходили. А вот на руках — было дело.

Перестали, когда Тимур сказал, что он вообще-то тоже так может. И немедленно продемонстрировал.

Далеко, конечно, не ушёл, постоял у стенки пару секунд и приземлился обратно на ноги, но ребятне хватило. Может, как раз после этого у них отношения и наладились?