Останови моё безумие
Шрифт:
Дикий цветок больше не расспрашивал мать о таких пустяках и не ведал, что существует на этом свете, том, в котором живешь и ты, Влад, такое пронзительное и нежное чувство, как любовь. А в написанное в книгах девочка не верила. Она видела, как красива была её сестра, теперь редко навещавшая своих родителей и сестрёнку, видела, как много парней из деревни толпилось у их дверей в те вечера, когда всё село гремело новостью, что её сестра вернулась из города на каникулы. Но ни разу не рисовала ни свою красивую сестру, ни симпатичных мальчишек, слонявшихся без дела вокруг её сестры, и коих она считала неотёсанными и глупыми.
Именно в то время отец её уехал ненадолго в командировку в далёкую столицу, в которую девочка с хрустальным сердечком не мечтала повидать хоть однажды, даже в быстро рассеивающихся снах. И было ей так грустно от этого, что совсем она стала безрадостной,
Отец скоро вернулся, но застал маленькую дочь в больнице, жену безутешно плачущей, а старшую сестричку дикого цветка проездом проведывающей больную сестрёнку и запыхавшуюся в домашних делах мать. После нескольких ночей дежурства около растрёпанной дочки в городской клинике, все родные немного пришли в себя и поуспокоились, возвращаясь к прежнему размеренному образу жизни, доверяя больную попечению добросовестных врачей. Только отец девочки ходил сам не свой, то ли от возобновившейся болезни дочери, то ли печалила его неведомая пока дикому цветку встреча в заоблачной столице.
– Всхлип, и рука нежно покоящаяся на моём животе, аккуратно стирает распущенные слёзы, размазывая влагу по моим щекам. Я не останавливаюсь, продолжаю, завороженная собственным голосом и вниманием безмолвного слушателя.
– Дни потеплели, солнце с милосердием вернуло в хилое тело девочки силы и тогда её отпустили домой. Щадя хрустальное сердце дочки, от неё утаили свои невзгоды смиренные родители, а загостившаяся сестра обхаживала бедняжку со всех сторон, отказываясь идти гулять серебряными деревенскими ночами. Теперь она часто рассказывала притихшей головке, покоящейся на перовой подушке среди своих двух косичек о красивом студенте с филологического факультета, делающего ей тонкие комплименты и задаривающего её дорогими безделушками, которые её родителям в жизнь не купить на годовую зарплату. И всегда безразличная к таким рассказам сестрёнка проникалась подлинным интересом к неизвестному поклоннику своей старшей сестры. Потому как та безоговорочно отказывалась показывать его фотографию: вначале из простой вредности, откладывая на потом заочное знакомство, а затем и вовсе заявив, что единственное фото осталось лежалой закладкой в какой-то книжке в её комнате институтского общежития.
Девочка смирилась и забыла, снова предаваясь любимой природе, которую так любовно переводила своими красками на холст. Забыла, пока сестра снова не уехала в город, а родители не окунулись в повседневность, позабыв о недавней напряжённости в доме. Забыла, пока не наткнулась на лежалую закладку одной из книг книжного шкафа в их гостиной - чёрно-белую фотографию красивого молодого человека в строгом костюме с галстуком.
Душевный порыв или так подсказало её предательское хрустальное сердечко, но она забрала фотографию из книги и спрятала её под своей верной детским слезам подушкой. Под покровом тёплой ночи, под тихое щебетание птиц и редкий лай пса на заднем дворе, она вновь достала чёрно-белый снимок и вспомнила все достоинства «мужчины», так серьёзно и так пронзительно глядящего на неё с фотографии. Он казался ей взрослым, ужасно взрослым, для пятнадцатилетней девочки, а глаза его такие грустные и такие правильные только убеждали её в этом мнении. Она любовалась правильными чертами его лица каждую следующую ночь, в груди её постепенно расцветала приятная теплота и влюблённость к призрачному герою, с которым была знакома её счастливая сестра. Но чувствам своим она не давала названия, не задумывалась и о том, что этот безымянный принц когда-нибудь переступит порог её дома под руку с её сестрой и тогда…
Ох, как же милая девочка была глупа! Но мысли-тюремщики стерегли её подростковые мечты, не давая ей ступить и шагу без преследовавшего по пятам образа молодого человека с чёрно-белой фотографии. Она даже не знала истинного цвета его чарующих глаз, не представляла, какие на ощупь мерещащиеся шёлковыми, его тёмные волосы. Ей было всего лишь пятнадцать лет, и она не мыслила о неземной любви, но обрела беззвучного собеседника, слушателя, союзника. И словно бы он мог её увидеть и осудить за неопрятность, она стала тщательней следить за своими поношенными платьицами и простенькими джинсами и хлопковыми кофточками. А днём возле речки, когда полуденное солнце обжигающими своими лучами отгоняло от не скрытой прохладной тенью воды любопытные глаза мальчишек-ровесников и девушек-завистниц, она расплетала свои длинные косы и долго-долго смотрела в тихую рябь своего отражения.
Много раз её руки просились нарисовать неосознанно
полюбившееся лицо, но она пронизывалась страхом и недобрым предчувствием, прекращая рисунок, так и не начав его. Сколько белоснежных листов унесла с собою река - мозаику безупречного лица неизвестного героя взрослеющей девочки.Может быть, её воды не выдержали силы такой тёмной тайны, и вышли из своих берегов только по этой причине?
Всё закончилось случайно. Случайно мать парящей во снах наяву девочки решила прибрать комнату дочери и сложить разбросанные книги в уголок стола.
Лежалая закладка…
Именно в таком положении находилась чёрно-белая фотография в любимой книге стихов дочери «Цветы зла». И тогда не стихи привлекли внимание доброй матери, а этот неприкаянный снимок.
Мать не стала расспрашивать дочь о фотографии, не придав этому должного значения, но вечером семья собралась вокруг большого праздничного стола, накрытого просто так без особой причины. Но так чётко врезавшимся в память девочки тем, что этот вкусный ужин украл у маленькой девочки ещё одну мечту, наряду с уже многочисленными грёзами, превратившимися в лежалые карточки на книжной полке, и теперь её чёрно-белый принц воплощался в красивую закладку из папиной книжки.
Но разве это было самое худшее?
Отец сказал, что у неё есть кровный брат. Брат, который живёт в столице - сын, к которому он ездил совсем недавно.
Брат, который смотрел на неё с чёрно-белой фотографии…
– Мира… - слышу шёпот над ухом, и мурашки сбегают вниз к кончикам пальцев. Но будто отгораживаюсь от его настойчивого голоса, продолжаю:
– Потом, потом девочка даже обрадовалась, что так случилось. Ведь иначе ей никак бы не избавиться от этого упрямого чувства, поселившегося в шатком сердечке, не избавиться от фантазий возможной встречи и долгих разговоров, преисполненных любви и обожания. Решила, что нет ничего плохого в том, что у неё появился далёкий брат, который развеет её мечтания по осеннему ветру. Она больше не расплетала косы у реки, не мучилась неудавшимися эскизами идеального лица, не любовалась отобранной чёрно-белой фотографией. Она не знала любви, не знала и запрета на эту любовь, просто чувствовала, что скажи она о том, что испытывала долгие летние месяцы, глядя лишь на фотографию брата, то её непременно осудят за непозволительное, предосудительное чувство. Название которого, так и останется непроизнесённым вслух.
И она медленно и неумолимо начала корить себя за пустые фантазии, срывая зло на невинных листках, день ото дня преображавшихся в картины колючего, нелюдимого дикого цветка.
– Дикий цветок… - шёпот или всего лишь шевеление моих волос на виске, но я вздрагиваю снова, тем не менее, не останавливая свой рассказ.
– Она взрослела, вытягиваясь ненамного, отчётливо доказывая, что будет лишь маленькой и незаметной крупинкой этого мира. Фантазии её оставили, она больше не предавалась мечтам, обозлённый дикий цветок распустил не благоухающие цветы, а острые шипы, отступая в тень глубже, чем рвясь к солнцу. Пять лет пролетели для неё как один день, или продлились нескончаемо долго. На каждый день рожденья она получала коробку шоколадных конфет, вкусно пахнущих, вкусных, но первичная радость, расшатывающая кирпичики с трудом выстроенной против детских мечтаний стены, быстро проходила, превращая её в неблагодарную, и нелюбимую сводную сестру.
Противная сама себе, она срывалась на внутреннем голосе, единственном своём слушателе, по жестокой иронии приходящим к ней в образе её прекрасного и недостижимого старшего брата. Она сопротивлялась, но это лицо так сильно проросло внутрь её существа, что изгнать его оттуда было невыполнимой задачей. Иногда ей казалось, что душа его перелетела в её душу через эти замечательные глаза неведомого ей цвета и слилась с её телом в единую сущность.
Она боялась и непрестанно металась. Но судьба оказалась ещё более жестокой, она… - я сглотнула три раза, замолкая на непозволительно долгое время, но Влад не спешил прерывать меня, задавая вопросы, он просто давал мне время на собрание сил.
– Судьба привела её к нему, и брат был во стократ прекрасней той блёклой чёрно-белой фотографии, и глаза его были карими. Казалось бы такой обычный цвет глаз, не мифический, колдовской - зелёный, не небесный - голубой, не туманный - серый, и даже не внушающий ужас - чёрный, а просто карий. Не так часто описанный в любовных повестях, не облюбованный руками художников, но именно этот цвет глаз взбудоражил ей хрустальное сердце, именно этот цвет глаз всколыхнул её бунтующую с самою собой душу.
– Я затихла, не в силах продолжать говорить, как переполненная чаша слёз.