Останови моё безумие

Когда я наконец-таки добиваюсь от профессора разрешения увидеть сестру, кажется что раздражительность, бурлящая внутри меня, достигла своего пика и единственным положительным исходом её служит свидание с сестрой.

Я не могу сказать «привет» и такое привычное и незначительное «эй» - она спит. Единственное, что мне достаётся это смотреть на неё. Но я согласен на эти маленькие крохи, согласен выслушивать каждый пип монитора, и просто сидеть поблизости, рядом с кроватью, чётко понимая, что это не конец. А завтра Мире станет лучше, а потом ещё лучше, и послезавтра она уже улыбнётся и заговорит, пошевелит пальцами и дотронется до моей руки, бессменно покоящейся рядом с её рукой поверх больничного одеяла.

– Во здравии и болезни … - отрывает меня от размышлений любимый, пусть и слабый голосок, я поднимаю глаза.

– В печали и в радости, - само собой продолжаю неведомую клятву, улыбаясь подрагивающими губами и сверкающими глазами.

– В счастье и в горе, - рука Миры тянется, ища опоры в моих дрожащих пальцах.

– Клянусь, - хрипло шепчу я.

– Клянусь… - вторит сестра, с усилием растягивая бледные губы в улыбке.

– Быть с тобой сейчас и вовеки веков, - заканчиваю молитву, с глубокой верой в эти священные слова, сдерживая эмоции под замком, смыкая губы в строгой линии, а глаза-изменники, зашторивая веками. Мы надолго замолкаем, переплетя холодные с горячими пальцы, погружаясь в тишину, в протекающие мимо минуты, во время, проигравшее нам.

– Последняя часть вышла немного пафосной, ты не находишь?
– журчит её голос тихо, внося свою лепту в кружащее голову умиротворение.

Я хрипло смеюсь и трусь носом о холодные пальчики, не размыкая нашего прикосновения.

– В самый раз, - констатирую и открываю глаза.
– Как ты себя чувствуешь? Мне сказали, что ты спишь.

– Умм, - сдвигает голову чуть вниз, ближе к краю подушки и понижает и так тихий шёпот, словно выдавая мне важный секрет.
– Иногда я притворяюсь, что сплю, когда не очень хочется слушать ужасный акцент профессора и скрипучую речь его ассистента.

Я снова смеюсь, попутно вспоминаю, как это делается, восстанавливаю навыки.

– Ты всё-таки сделал это, - говорит Мира, едва тормоша меня за руку, слегка растягивая губы, но глаза её вдруг необычайно серьёзны и пронизывающи.

– Не я, - усмиряя смех, встречая её открытый и чистый взгляд, отвечаю.

– Мы ведь оба знаем, что врачи всего лишь… - она не успевает договорить, я её останавливаю.

– Я говорю о тебе. Это ты у меня очень сильная и целеустремлённая. А я совсем-совсем не при чём.
– Мои губы вновь улыбаются, а Мира мотает головой, но потом её глаза ловят мой неотступный взгляд и она прекращает бесплотные попытки противостоять мне, выдыхая.

– Прямо уж не при чём?
– подшучивает она.

– Нуу… - тяну, одаривая любимую весёлыми искрами глаз.
– Разве что самую малость, - выгибаю бровь, одновременно показывая своим видом, что уступаю, но на своих условиях.
– Ту, что подтверждает, что эта своевольная, капризная, но сильная, стойкая девушка в твоём лице всецело моя.

Глаза Миры заблестели, и она широко улыбнулась, сразу же сморщив лицо от непроизвольного спазма мышц.

– Ай, - тихонько выдохнула она, не желая огорчать меня понапрасну, но я уже нахмурил брови и поднёс её несопротивляющуюся, слабую ладошку к губам.

– Я тебя утомил, прости, - лёгкие поцелуи посыпались с моих испуганных губ на кончики её холодных пальцев. Мира послушно кивнула, прикрывая веки.
– Тебе нужно отдохнуть. Поспи ещё, хорошо.

Снова кивок, и головка моей возлюбленной сестры опустилась к плечу. Я осторожно высвободил свою руку из её по-детски хрупких пальчиков и поднялся со стула, направляясь к двери. Тихое шуршание послышалось за спиной, и прежде чем я обернулся, лёгкий голос сестры прошептал:

– Когда ты придёшь снова?
– Я мгновенно вернулся к кровати, приземляясь рядом на корточках, губы расползлись в улыбке и, не удержавшись долго, я вновь схватил руку Миры обеими ладонями.

– Малыш, я буду здесь, совсем рядышком. И буду подле тебя, как только твои суровые охранники позволят.

– Хорошо, - пробормотала она, опуская усталые веки.
– Я засыпаю… - совсем тихо, но обязательно известила она меня.

– Знаю, малыш, отдыхай. Я ещё побуду с тобой немного.
– Не потрудившись пересесть на стул и оставшись в таком неудобном, но максимально приближающем меня к любимой положении я пробыл ещё четверть часа, пока вездесущий асклепий не выдворил меня вон из реанимационной палаты.

– С Мирой всё в порядке. Она очнулась и чувствует себя хорошо.
– Я не хотел этого, но мой голос не мог выразить ничего, кроме сыплющихся градинок с летнего неба, ничего, кроме сухой необходимости сообщить родителям о состоянии их дочери.

Отречение. Вот, что было написано на их лицах, когда я сообщил, что повезу их дочь в зарубежную клинику с попыткой уговорить тамошних специалистов сделать пересадку сестре с её отрицательными показателями и ничтожным шансом найти донора с такой редкой группой крови. Я не мог забыть этих лиц, таких родных, таких знакомых, но кажется принадлежащим совершенно чужим, чуждым мне людям.

Отречение было в моём сердце теперь. Я не хотел этого…

…Отречения...

– Владик, сынок, что с ней будут делать дальше?

– Мы останемся с Мирой в Швейцарии до декабря, отец. Это нужно для полной реабилитации сестры после операции.

– Так долго?
– со вздохом, удручённо спрашивает постаревший, охрипший от груза прожитых лет мужской голос в трубке. Голос моего отца.

– Мира всю оставшуюся жизнь будет принимать подавляющие иммунную систему препараты, чтобы предотвратить отторжение донорского сердца. Поэтому для неё индивидуально должны подобрать перечень необходимых лекарств, без последствий на организм сестры в целом. Она будет учиться заново ходить, есть, дышать… Жить. И я вместе с ней, отец.

– Сынок?!
– недоумённо, непонимающе, разделив свои эмоции и чувства пополам, замешав в них долю возмущения, воскликнул отец.

– Мне пора, папа. Я должен ехать в больницу.

«Разъединили», - солгал себе, прижимая палец к красной иконке на смартфоне.

– Я начинаю ревновать, - негромко прошептал я, наклоняясь к уху сестры и удостаиваясь ласкового касания коротких прядей по лицу и короткого поцелуя в щёку от сестры, медленно вышагивающей сотни метров на беговой дорожке.

– К нему?
– скрываясь от своего тренера занавесями пышных каштановых волос, сморщивая симпатичный маленький носик бормочет сестра.

Я оглядываюсь на невысокого крепко сбитого мужчину средних лет в неподходящей его телосложению форме медицинского работника и делаю воистину недоумевающее лицо.

– Он тебе совсем не нравится, что ли?

– Совсем, - подтверждает сестра, кивая и опираясь руками в переднюю стойку делает следующие несколько шагов с короткой передышкой.

– Попросить, чтобы его уволили?
– серьёзно спрашиваю.