Отец Джо

У меня не было никакого опыта по части импровизации. В шестидесятых я участвовал в паре выступлений чикагского «Сэконд Сити» и его более радикального отпрыска «Коммитти», находившегося в Сан-Франциско, но всегда жульничал — вставлял реплики из уже выходивших когда-то сцен. Снимая Белуши, Чиви и Криса Геста в «Леммингах», я поражался тому, с какой легкостью они выдавали свои реплики, как складно у них получалось, как свежо, небанально и до ужаса смешно — как будто они написали все заранее и потом долго репетировали.

Теперь в съемках участвовали другие актеры, в страшенных париках; за плечами у них в общей сложности было лет двадцать выступлений в жанре импровизации. Сказать, что мне было «страшно», значило ничего не сказать. Я был фальшив с головы до ног. Я попросту не мог ничего сделать. Если бы я хоть что-то чувствовал, если бы не бутылка водки и горсть валиума, за ночь превратившиеся в жуткую смесь, я бы наотрез отказался играть, сказал бы что «У меня ничего не получается» и вернулся в Нью-Йорк. Пусть я и поджал бы хвост, пусть и недосчитался нескольких долларов, зато не пострадало бы мое самолюбие. Ну да кому теперь какое дело до самолюбия?

«Мотор!»

Они все до единого были на своих местах, они были просто великолепны! Среди них не было ни одного британца, но они умудрялись произносить реплики с безупречным британским акцентом И это выходило у них смешно. С недосказанностями, сверхъестественно, просто уморительно. В другой раз я бы катался по земле от смеха. Но у меня больше не возникало желания смеяться.

Кто-то из них спросил меня о чем-то, и я услышал, как отвечаю. Голос был вроде и моим, но в то же время с каким-то подвыванием в нос, свойственным среднему классу и уже начавшим просачиваться в повседневный английский. Что было лишь полуправдой и не объясняло всего. Я было подумал, что попросту не уяснил для себя «дорожную карту», не запомнил то, что должен был ответить. Но дело было не в этом.

Между нами что-то происходило. Нашу четверку равных объединила некая сила, инстинктивное понимание контекста, музыка, которую мы все знали, но никогда не напевали, и которая теперь звучала в нас. Все это был рок-н-ролл, каждый кусок этой коровы, уже не священной, жирной и вспучившейся, с выменем, высохшим, как вяленая говядина, но которую мы когда-то по-своему любили, в которую даже верили. И тем героям, которых изображали мои напарники, нужен был герой, которого изображал я. Хотя нет, я не изображал его, как и напарники не изображали своих персонажей. Они как будто вытащили его из меня. Это был их герой, не мой и не я сам. А в тот момент я с радостью готов был стать кем угодно, только не собой.

«Стоп!»

Я не хотел останавливаться. Я не хотел, чтобы съемки заканчивались. В таком случае мне придется вернуться к прежнему Тони. Когда я играл, я становился другим, и у меня появлялась хоть какая-то надежда По счастью, съемки продолжились. Наша четверка сыграла хорошо, но можно было и лучше. И вот мы сделали вторую попытку, потом еще, и эта последняя пошла в печать.

Само собой, я готовился к съемкам. Ведь надо было выглядеть профессионалом. Я с головой погрузился в «библию» импровизации — книгу Виолы Сполин «Импровизация в театре», изучил упражнения ее сына Пола Силлса, одного из основателей «Сэконд Сити». Я попросил помощи у друзей из «Сэконд Сити», давно игравших в театре. Я еще раз вспомнил все то, что видел на представлениях, этот чуть ли не чудотворный процесс, когда труппа в действии, когда два три или четыре актера сообща творят нечто с неизвестным еще концом, познают в процессе друг друга, неповторимые взгляды каждого на мир. Публика оценивает выбор, сделанный актером, откликаясь или не откликаясь на его игру. Это походило на совместное путешествие, в котором каждый зритель совершал открытия, обычно комического рода хотя и не всегда в самый разгар военных действий во Вьетнаме «Коммитти» пару вечеров представлял совсем не комедийные сценки, однако в них было не меньше силы, и они еще как запомнились. Это было совершенно уникальным явлением — случавшимся лишь однажды, в определенном месте, с определенным составом труппы и публики.

У кого бы я ни спрашивал, все советовали одно — если я хочу достичь подобных высот, я должен слушать. Слушать на любом уровне: на уровне слова эмоции, намерения другого или других. Полностью раскрыться и не составлять ничего заранее, специально. Слушать, а потом отвечать только на то, что услышал. Если действовать таким образом, ошибиться невозможно. Импровизация это не только способ развлечения, это еще и процесс, содержащий в самом себе конечную цель, способ познания, схватывания сути другого человека, реальности его существования, частички истины, которую ты вроде бы и знал, но открыл для себя только теперь.

Вот почему удачная импровизация веселит, преображает, просвещает и обновляет.

В тот первый вечер после окончания съемок я и в самом деле развеселился и преобразился, хотя до просвещения и обновления дело пока не дошло. Я играл всего в двух коротеньких эпизодах, да и роль у меня была второстепенная, но оба раза происходило нечто замечательное, а все благодаря нехитрому совету: слушать.

Я размышлял над этим, и вдруг в закоулках памяти вспыхнула мысль: ведь отец Джо еще двадцать лет назад сказал мне то же самое!

Единственный способ познать Бога, другого человека — слушать. Слушая, проникаешь в суть другого, преодолевая его и собственные стены; слушая, начинаешь понимать, а это первое упражнение на пути к любви.

«Ведь мы, дорогой мой, никогда не слышим друг друга. Мы улавливаем лишь толику того, что нам говорят. Знаешь, в какой-то мере это даже чудесно. Ведь ты каждый раз слышишь что-то совершенно неожиданное».

Мы должны слушать, потому что так часто ошибаемся в своей уверенности. Когда в нашей голове, в этой палате шумных дебатов принимается резолюция, она никогда не бывает абсолютно правильной, чаще это правота половинчатая. Единственный способ приблизиться к истине — раскрыться и слушать, не замутняя процесс предвзятыми мнениями, не делая скоропалительных выводов.

Нечего и говорить о том, что я обнаружил удивительные параллели между высказываниями отцов импровизации и тем, что говорил мне отец Джо. Между городом под названием «Сэконд Сити» и Городом Господа.

Но как же редко я слушал! Каждый раз общаясь с другим человеческим существом, я вооружался предвзятыми суждениями о ком или о чем бы то ни было и стремился первым вылить их на собеседника Да, Нью-Йорк — город, где никто никого не слушает.

И теперь все эти годы, что прошли с той поры, как отец Джо сказал мне кое-что, вдруг мгновенно, с поразительной точностью вписались в мою жизнь. Возможно, я не обращал внимания на источник огромных возможностей, к которому когда-то обращался при первой же необходимости, но который со временем просто-напросто перестал слушать.

На следующий день съемок все повторилось, на третий — тоже То, что я понял, оказалось верным, я продолжал слушать, и поток объединяющей нас силы продолжал течь, наша игра принимала очертания и форму. Чем дальше, тем сильнее разгоралась моя уже погасшая вера в драгоценность смеха, в чудесный процесс, в результате которого смех рождался, в серые ландшафты, откуда его можно было извлечь — если только слушать. У меня поубавилось стремления разделаться с самим собой: поначалу я отложил эту идею, а через некоторое время и вовсе о ней забыл.

Так что, думаю, я могу сказать — по сравнению с теми, кто заявляет о том же, но без всяких на то прав, — что в какой-то мере рок-н-ролл спас мне жизнь. По крайней мере, рок-н-ролл в исполнении «Спайнел Тэп». [54]

Глава четырнадцатая

— Знаешь, дорогой мой, мне кажется, этот сатирик в тебе немного похож на тебя-монаха. У обоих довольно смутное видение мира, и оба пытаются что-то по этому поводу предпринять.

54

Несуществующая рок-группа из фильма «Это группа „Спайнел Тэп“», в котором высмеивается мир рок-музыки.