Отрада

И подружка, откинув за спину надоедливые волосы, горделиво повела полными, покатыми плечами, показывая богатый узор, положенный на ворот рубахи.

— Красота какая, — искренне похвалила Отрада, которая была рада и улыбчивой Стояне, и ее рубахе, и просто идти вместе с подругой, и впервые за долгое время не тяготиться смурными думами.

— Ну, до тебя мне еще далече! — со смешком отозвалась Стояне, и в ее карих глазах блеснула лукавая улыбка. — Но кое-что и я сдюжила!

Переговариваясь и непрестанно смеясь, они дошли до поля, где Русана из огромного мешка отсыпала каждой бабе да девке в лукошко щедрую горсть семян, не обделив и Отраду. Вражда – враждой, а гневить Богов да портить посевную не смел никто.

На небе не было ни облачка, и все говорили, что это добрая примета. Под лучами теплого, ласкового солнца женщины развязали пояса да поневы, а после сняли и нарядные, новенькие рубахи и остались, в чем мать родила.

Для того, чтобы лен уродился долгим, с высокими стебельками, у которых волокно при прядении скручивается в крепкую нить, сеяли его нагими.

— Батюшка-лен, батюшка-лен, ты уж сжалься над нами, уродись долгим, чтоб наткали мы себе одежу, — Русана первой пошла по полю, заведя обрядовые причитания.

Следом за ней двинулись и все остальные, и каждая просила лен уродиться долгим и крепким, сжалиться над нагой женщиной и дать ей одежу. А немного погодя затянули веселую песню, чтобы сподручнее было сеять.

— Спосеяли девки лен,

Спосеяли девки лен.

Девки лен, девки лен…

Ходи браво, девки лен.

Сеять лен было нетрудно. А вот полоть, рвать, молотить, сушить, мочить, стлать, мять, трепать да чесать – куда сложнее. Но всему – свое время, и потому, бросив в черную землю последние зернышки, облачились бабы да девки обратно в рубахи и поневы. А вот кос никто из них не заплел – не полагалось, иначе не уродиться лен длинным да крепким. И работой никакой им трудить себя не полагалось, окромя стряпания.

Вечером, когда вся община собралась на пир – посеяли ведь все, что намеревались, Отрада и Стояна по давней привычке ускользнули к реке, в березовую рощицу. Играть на берегу возле склонившегося к воде дерева они повадились еще девчушками. Там делились друг с другом первыми тайнами, там прятались от разгневанной матери Стояны, там же насмешничали над мальчишками.

— Что делать теперь станешь? Так и будешь у знахарки жить?

Отрада вздохнула и пожала плечами. Она забралась на толстую ветку, стелившуюся над рекой, и болтала в воде босыми ногами. Стояна, умостившаяся на берегу, обняла себя за колени и положила на них подбородок, натянув пониже задравшуюся поневу.

От воды тянуло приятной прохладой. Окутавшую берег тишину нарушал их неспешный разговор да редкий плеск рыбы.

— К вую точно не вернусь! — сказала Отрада, тряхнув распущенными косами, и поспешно огляделась, словно страшилась, что дерзость ее окромя подружки кто-то услышит.

Стояна пожевала губы и окинула ее внимательным взглядом исподлобья.

— Так уж плох Любим? Не тебя первую по сговору замуж отдают.

Отрада фыркнула и сильнее ударила ступней по воде, подняв вокруг себя брызги.

— Не напрасно матушка не велела за него идти. Не единожды мне повторила, прям перед тем, как Боги ее забрали... — она сердито мотнула головой, прогоняя охватившую сердце тоску.

— Ну, а за кого же тогда? — Стояна, у которой житейской мудрости, порой, было больше, чем у мужатой бабы, развела руками и пытливо поглядела на зардевшуюся Отраду. — Уж не за тех, кто у ручья вальки у нас таскает!

Та лишь пожала плечами и поднесла прохладные ладони к румяным щекам.

— Мало ли добрых мужей на свете... — выдохнула себе под нос едва слышно.

Услыхав, Стояна хмыкнула, словно старше она была Отрады на два добрых десятка весен.

— Мало не мало, а не всякий в мужи сгодится! — сказала и вновь пытливо прищурилась. — А ты чего заалела вся как маковка? А, а? — даже на ноги вскочила от нетерпения. — Что, кто-то на сердце у тебя есть? Отрадка, сказывай! — весело велела Стояна.

Она всплеснула руками, еще пуще растрепав по спине длинные волосы. На ее круглом, добродушном лице огнем горело любопытство. И чем дольше молчала ее подруга, тем сильнее ей хотелось выведать у нее эту тайну.

— Никого нет, — Отрада сердито покачала головой. — Не до того мне, Стиша, сама ведаешь! — воскликнула уже почти обиженно.

— Я-то, вестимо, ведаю, да только вот растрепали по общине, что кузнец за тебя перед вуем твоим вступался. Неужто он, Отрадка?

— Кто растрепал? — она вскинула голову и впилась в подругу беспокойным, тревожным взглядом. — Кто растрепал?! — повторила, когда та ничего не ответила.

— Мало ли, кто. Может, сам дядька Избор и рассказал, — Стояна пожала плечами и посмотрела на Отраду почти с материнским осуждением. — Но коли кузнец, так ты это брось, слышишь? Не до девок ему, заточил ведь он великую обиду на нашего старосту. От такого мужа не жди добра. Да и род его... страшно. У отца его три жены было, первые две рано померли. Все говорили, что колотил он их лихо. Как мыслишь, какого сына воспитал? Хочешь как Нежданка, из синяков не вылезать?

Отрада моргнула раз, другой и покачала головой. Жуткие вещи говорила Стояна. Жуткие и... правдивые?

— Стало быть, правда, что он за тебя вступился?

— Правда.

— А ты помыслила это потому, что ты ему приглянулась? — Стояна горько усмехнулась и покачала головой. — Храбр ведь ищет, как бы ему старосту нашего поддеть. А Зорян Нежданович твоего вуя поддержал, из избы не прогнал. Вот и порешил кузнец, что пусть так, пусть через другого мужа, но старосте насолит. Вот и все, Отрадка.

Выслушав подружку, она не успела возразить. Неподалеку от них послышались приглушенные мужские голоса и треск ломавшихся под ногами веток. Отраду с ветки как ветром сдуло. Проворно соскочив на берег, она метнулась к Стояне, укрытой от чужих взглядов плотной завесой зеленой листвы, и затаила дыхание. Подруги переглянулись и, не сдержав, прыснули в поднесенные к губам кулаки. Ну, прямо как дети малые. От мамки сбежали да от каждого шороха вздрагивают.

Но стало им не до смеха, когда в десятке шагов от них к берегу подошел вуй Избор. Он сердито, с размаху пнул ногой подвернувшийся камень, и тот плюхнулся в реку. А за спиной его маячил староста Зорян Нежданович.

20.

— Идем, идем, — Отрада почувствовала прикосновение ледяных пальцев к запястью и обернулась.

Стояна отползла чуть назад, пригибаясь пониже к земле, и тянула подругу на себя, вцепившись в рукав рубахи.

Коли одного дядьку Избора она не испужалась, то, когда подошел к нему староста, стало девке не по себе.

— Да погоди ты, — шикнула на нее Отрада и припала на землю, прямо в примятую траву.

— Ты что творишь, малохольная, — зашипела Стояна и потянула сильнее, но вскоре сжимала уже лишь воздух.