Отрада

Дядька Отрады тотчас дернул руку на себя и прижал на пару мгновений к груди, а затем обжег Храбра лютым, взбешенным взглядом.

— Я тебе в отцы гожусь, а ты смеешь на меня руку поднимать! Мало тебя твой батька в детстве полосовал, так и не выучил...

Глаза кузнеца блеснули нехорошим огнем, ноздри затрепетали от едва сдерживаемого гнева, и заметившая это Верея поспешила вмешаться. Шагнув вперед и оказавшись как раз напротив Избора, она приподняла голову с заплетенными и уложенными коруной косами и сказала ему ровным, спокойным голосом.

— Непотребство ты творишь здесь. Ступай подобру-поздорову, пока отпускаю. Еще хоть слово молвишь – до смерти своей шага в твою избу не ступлю, ни от кого из твоего рода беду не отведу! Отвернется от тебя Светлая Макошь, уж я об том позабочусь!

От таких речей присмирел даже без меры взбешенный Избор.

Поглядел на знахарку, потоптался на одном месте, мазнул по Отраде злым взглядом да и ушел прочь, махнув рукой. На прощание дверью шибанул, что было дури – как бы с петель после такого удара не отвалилась.

Переведя дух, Верея поглядела на кузнеца с девкой и покачала головой. Храбр тяжело дышал, и у него в ушах все еще звучали последние слова Избора, сказанные про отца. Бледная, что сметана, Отрада сползла по стене на лавку и, умостившись на самом краешке, спрятала в ладонях пылавшее стыдом лицо. Плечи ее слегка подрагивали.

Кузнец, справившись с собой, молча поклонился знахарке, посмотрел на Отраду, которая ничего вокруг себя не замечала, и ушел из избы вслед за Избором. Шум его шагов заставил Отраду вскинуть голову и подорваться с лавки прежде, чем Верея поспела ее окликнуть.

— Погоди! — она слетела с крыльца и едва не врезалась в спину послушно застывшего на месте Храбра – в самый последний момент умудрилась остановиться, чиркнув носом по его рубахе.

— Я поблагодарить тебя хотела... — Отрада посмотрела на кузнеца, когда тот к ней развернулся, и улыбнулась бледной улыбкой – тенью от ее прежнего веселья. — Что вступился за меня перед вуем.

Она поспешно отвела взгляд, когда уразумела, что слишком долго глазеет на его ладные, широкие плечи, и на бьющуюся жилку, что выглядывала из-под ворота рубахи на шее.

— В этом нет нужды, — Храбр покачал головой.

Он собрался сказать что-то еще, но внезапно его лицо посуровело, а из взгляда ушла вся мягкость. Не добавив больше ни слова, он резко отвернулся и зашагал прочь, оставив ошеломленную Отраду глядеть ему вслед да хлопать глазами.

— Неужто я его чем-то обидела?.. — прошептала она, в задумчивости прикоснувшись пальцами к губам.

Подхватив поневу, Отрада вернулась в избу, где столкнулась с Вереей, которая наблюдала за ними, стоя на крыльце.

— Я его обидела чем-то? Или тошно ему глядеть после всего, что вуй Избор наговорил?..

— Не тревожься об этом, милая, — Верея покачала головой. — У Храбра... у него всегда свое на уме. Не твоя печаль.

Она скрылась в избе, и Отрада еще немного потопталась снаружи на крыльце. Нетрудно сказать: не тревожься, не твоя печаль. А как не тревожиться, коли сердце в беспричинном стуке заходилось? Да щекам враз сделалось жарко, а губы пересохли, словно не пила она целую вечность? И мысли в голове все спутались, дурные с добрыми перемешались, и не ведаешь уже, о чем волноваться: о злых, лживых наветах вуя Избора али о натруженных руках кузнеца, о закатанных по локоть рукавах рубахи, о жилах, что вздулись на предплечье, когда схватил он вуя за запястье?..

Отрада тряхнула головой и резко заскочила в избу, и еще долго прикладывала к пылавшим щекам ладони, смоченные прохладной водицей из ковша.

19.

Не минуло и пары дней, как поселилась Отрада у знахарки Вереи, когда мальчишки разнесли по поселению добрую весть: в лесу услыхали они первую кукушку. Наступила пора сеять девкам лен.

Пришлось сызнова топить баню. Тщательно выкупавшись накануне вечером, по утру, в день сева, Отрада не заплела в косу длинные, густые волосы. Тщательно расчесала их зубастым гребнем и оставила распущенными струиться по плечам и спине, укрывая ее плотным, блестящим плащом. Пока водила гребнем, все приговаривала.

— Уродись, наш ленок, белым, волокнистым...

Надела Отрада прежде не носимую, длинную льняную рубаху до пят, которую достала из сундука с приданным. Его накануне притащил и бросил у захаркиного порога старший сын вуя Избора Радко. Молча грохнул сундуком о дверь и ушел с глаз прежде, чем Верея вышла встретить незваного гостя в сени.

Уж не ведала Отрада, пригрозила ли знахарка вую, али сам он опамятовался, али иное что приключилось. Радовалась, что вернулось к ней любовно спряденное да вышитое, натканное приданое: рубахи да рушники, полотнища укрывать постель молодых, беленная тканина, нитки, узорчатые пояски да украшения девичьи.

Вот и вышла Отрада из избы, как полагалось, в новенькой, густо расшитой узорами рубахе, которую каждая девка али баба надевала, чтобы сеять лен, да прихватила с собой лукошко, еще батюшкой для нее смастеренное. Никак Лучка, жена Радко, его в сундук сунула. Не посмела против установленных Богами запретов идти, отбирать у Отрады то священное, благодаря чему земля каждую весну дает богатый урожай.

Пока спускалась к реке да шла к поселению, повстречала немало знакомых девок и баб на пути: все собирались у избы старосты Зоряна. Русана, старшая невестка его, поведет за собой женщин на поле. А вот мужи же, напрочь, сидели в избах да на них, простоволосых, глядеть не смели. Правда, всякий раз находилась ватага отважных молодцев, кто не чурался строгий запрет нарушать. Вот и нынче своими скрытыми перебежками за заборами да избами поднимали они пыль с двух сторон от дороги, по которой девки с распущенными косами, словно ручейки, стекались к избе старосты.

Поймают их – так выдерут, что на лавку не присядут, пока лен не взойдет.

Без привычной тугой косы легко и свободно было Отраде. Теплый весенний ветер остужал раскрасневшееся от быстрой ходьбы лицо, мягко касался густых волос, отливавших на солнце медью.

— Ох, напрасно Забавка нос так воротит. Еще не сосватал ее никуда староста, а она уже княгиней себя мнит, не меньше.

Отрада обернулась на веселый голос, раздавшийся у нее за спиной, и темнобровая Истома, заметив ее, подмигнула, ничуть не смутившись. Отец у нее удачным торговцем был, на ярмарках его товары всегда охотно брали, потому-то ей над старостиной внучкой не страшно было потешаться.

— Да уж коли рожоного ума нет... — ее подружка, Добруша, сверкнула белозубой улыбкой и откинула за спину волосы цвета молодой ржи.

— А ну цыц, пустобрехи, — на них обеих шикнула Неждана, неведомо почему затесавшаяся в толпу, а не стоявшая нынче с гордым видом подле Русаны.

Девушки присмирели, но токмо по первости, и уже вскоре до Отрады вновь долетели их заливистые, приглушенные смешки.

— Радка! — когда пошли они вслед за Русаной на поле, на нее со спины налетела запыхавшаяся Стояна. — Ох-батюшки, едва не припозднилась. Все мать! Упрятала куда-то рубаху мою, насилу нашла!