Отрада

Но чем пуще расходился вуй, чем сильнее на нее замахивался, тем крепче она помнила единственный материнский наказ. Потому всякий раз отказом отвечала, хоть и чуяла, что еще немного, и ее силой оженят.

Четыре седмицы вытерпела упрямая Отрада.

А потом решила утопиться.

Ясной лунной ночью выскользнула она из клети. Бесшумно прошла босыми ногами по двору и вышла за покосившийся забор. На избу она зареклась оглядываться, и потому пошла сразу прямо, к лесной опушке, а дальше по узеньким тропинкам спустилась к реке. Она ежилась от ночной прохлады: вышла-то она в одной рубахе да поневе, не стала уж одежу никакую брать.

Ночной темный лес скрипел и кряхтел, словно живое существо, и Отрада отчаянно, до дрожи боялась. Сжимала свою лунницу и упрямо пробиралась вперед. Ветки, будто нарочно, трепали ее волосы, задевали косу. Стегали по лицу да цеплялись за поневу, и ей приходилось останавливаться, бережно отводить их в сторону и лишь после продолжать свой путь.

Ей казалось, что кто-то преследовал ее, шагал за ней след в след. Порой она даже ощущала на шее чье-то холодное дыхание. Отрада оборачивалась, но никого позади себя не видела.

Потому к реке она спустилась уже изрядно измученная и запыхавшаяся, с растрепанной косой и дрожащими не то от страха, не то от холода губами. Круглобокая, полная луна заливала берег своим холодным, серебристым светом. С тихим плеском бились друг о друга волны, гонимые течением.

И ее так унесет куда-нибудь вперед, подальше отсюда.

Отрада зажмурилась и, подобрав подол поневы, сделала шаг вперед. Поросль молодой травы щекотала босые ноги. Она знала, что обрыв был уже недалеко. Река в этом месте сразу была глубокой, она шагнет и уйдет под воду с головой. Даже почувствовать ничего не успеет...

Шумно втянув носом воздух, Отрада стиснула в кулаках подол поневы и приготовилась окунуться в ледяную воду, когда со стороны леса раздался знакомый голос.

— Ты что творишь, девка?!

Она вздрогнула и покачнулась, едва не оступившись, и невольно шагнула назад, отходя подальше от обрыва. Бросив на тропинке кузовок с травами, к ней спешила знахарка. Всхлипнув, Отрада обхватила себя за плечи и отвернулась. Еще раз поглядела на реку и тоскливо вздохнула.

— Ты что это удумала?! – запыхавшаяся знахарка подбежала к ней и цепко схватила за локти, придвинув к себе. – Что натворить собиралась?

— Ничего, — Отрада цыкнула от досады и спрятала лицо. Ей было стыдно. – Гуляла я.

— Ты эти басни детям малым сказывай, а не мне, — Верея окинула ее взглядом не менее цепким, чем хватка худых пальцев. – И как додумалась токмо! Жизни себя лишить! Совсем ты, девка, ум растеряла!

Знахарка все бушевала, не успокаиваясь, но Отрада слушала ее вполуха. Она так устала. Остатки сил и решимости потратила на то, чтобы добраться до берега, и уже не могла ни о чем переживать. Наверное, коли б сам суровый Перун нынче ей явился, она бы и бровью не повела – до того была измотана душа, истерзанная переживаниями и тревогами.

— Чего молчишь? – Верея приподняла пальцами ее подбородок и заставила поглядеть себе в глаза.

Видно, увиденное ей не понравилось, потому как знахарка цокнула несколько раз языком и покачала головой.

— С чего топиться вздумала?

Отрада тоскливо вздохнула. Она переступила с ноги на ногу, чувствуя, как земля холодит босые ноги. От стылого ночного воздуха по ее рукам и шее рассыпались муравьи.

— Вуй Избор меня со свету сживет, коли за его сынка не пойду. А я не пойду! – она вскинулась, и растрепанная толстая косища упала ей на плечо.

Отрада тотчас за нее ухватилась, принялась теребить кончик, а внимательный взгляд знахарки уцепился за бечевку, которой была перевязана коса.

При Любава не помнила она, чтобы дочка ее косу бечевкой обвязывала. Все ленты заплетала.

— А к старосте ходила? – спросила она так, словно уже знала ответ.

Отрада кивнула без улыбки.

— Ходила. В ноги ему упала... – прошептала она бледными, бескровными губами и обняла себя за плечи. – А он велел вую во всем подчиняться.

— Немудрено, — с какой-то желчной злостью ухмыльнулась знахарка. – Вот что, — Верея ласково посмотрела на нахохлившуюся, встрепанную девку. – Идем ко мне. Утро вечера мудренее. Утопиться ты всегда поспеешь.

— Смеешься надо мной, госпожа, — Отрада поглядела на протянутую руку. – Все едино, утром али вечером... я отрезанный ломоть, тут уж вуй Избор прав.

— Ой, девонька, нашла, кого слушать, — Верея подмигнула ей с лихостью, которую не сразу в знахарке заподозришь, а потом шагнула вперед и крепко стиснула за правое запястье.

Устав противиться, Отрада послушно побрела следом за знахаркой. Уж в одном та была права: утопиться она всегда поспеет!

17.

До опушки леса, на краю которой жила Верея, она дошла, словно во сне. В избе даже не огляделась толком и прошла на лавку, на которую указала знахарка. Глаза налились тяжестью, и, едва голова коснулась подушки, Отрада тотчас заснула. Верея укрыла ее своим теплым плащом уже спящую и долго стояла подле лавки, наблюдала за ее тревожным, беспокойным сном. Отведя в сторону выбившиеся из косы пряди, поглядела на синяк на скуле и покачала головой.

Поутру Отрада по привычке подорвалась еще до зари. Сперва долго вертела по сторонам головой, не уразумев, где находиться. Вроде и спала на лавке, а не на соломе, и в горнице, а не в клети. Еще и укрывалась плащом! Хоть и старым, но добротно, ладно скроенным и очень теплым.

Сонно заморгав, Отрада посмотрела на увешанные травами веревки да устланный кореньями стол, и сразу же вспомнила. И подпрыгнула там, где сидела. Ночью знахарка увела от ее реки и оставила переночевать у себя.

Судя по тишине, госпожа Верея еще спала – за занавеской, что разделяла горницу на две части. Не зная, куда себя деть, но и не умея бездельничать, Отрада решила, что лучше всего – подсобить с хозяйством. Не сидеть же ей на лавке, сложа руки, да не ждать, пока проснется знахарка.

Она поплескала себе на лицо остывшей за ночь водой из ковша и, подхватив коромысло с двумя ведрами, бесшумно выскользнула из горницы.

Утро встретило ее прохладной свежестью, но Отраде впервые за долгие седмицы, прошедшие со дня смерти матери, было тепло. Она сбежала по тропинке через лес, вниз к ручью и набрала полные ведра воды. На молодой зеленой траве еще лежала роса, холодившая босые ноги, но теплые солнечные лучи уже пригревали землю. Немного повозившись с непривычки с коромыслом, Отрада все же подняла его и медленно, пошатываясь, поплелась наверх. Пока дошла – запыхалась!

А в горнице ее встретила уже проснувшаяся знахарка, и Отрада даже малость оробела. Как-то совсем позабыла она, что не в родной избе хозяйничает... что она гостья здесь, и пора бы уже и честь знать. Вот скоро совсем прогонит ее радушная хозяйка, и поплетется она в свою постылую избу, в которой так им раньше с матушкой весело и славно жилось.

От жалости к самой себе у Отрады слезы на глаза навернулись, и она поспешила поставить в сени ведра, и рукавом рубахи провела по щекам.

Верея одарила ее пристальным, пронизывающим насквозь взглядом и нахмурилась, строго поджала губы.